Интервью со смертью

Не удивляйтесь, что я веду речь о таких вещах, ибо я с полным правом могу предполагать в этом истинную первопричину их сущностного бедствия. Да, дошедшие до нас слухи о них ни в малейшей степени не были преувеличением. Они прозябают, как не подобает живому существу. Им нечем согреться и нечего надеть. Питаются они ядовитыми отходами. Тела их покрыты нарывами и струпьями, они шатаются от слабости, а многие, очень многие из них умирают от голода. Ни одно существо, видящее их страдания, не может не испытывать жалости. Я лично наблюдал, как даже дерево со стоном склонилось над беглецами, чтобы защитить их от бедствия.

Однако как можно, если Вы, в своей великой мудрости, придете к такому решению, снабдить их едой и одеждой? Осмелюсь спросить, не приведет ли это к тому, что люди лишь примутся уничтожать самих себя с новыми силами? Ибо у них раньше было всего в избытке, но они не смогли распорядиться тем, что имели, а кто имел всего вдосталь, не отдавал другим то, что не было ему нужно. Они предпочли задыхаться от переизбытка.

Они сами довели до того, что все привычки, все обычаи, дорогие их нраву и полезные для их здоровья, оказались уничтоженными. Но они не осознают и этого. Когда говоришь им об этом, получаешь весьма загадочные, противоречивые ответы. Тебе, говорят они, было суждено победить меня, а мне было суждено потерпеть от тебя поражение. При этом жизнь победителя столь же жалка и убога, как жизнь побежденного, и оба стонут и жалеют о своих поступках. Относительно того, что или кого они имеют в виду под неким третьим существом, которое заставило их терзать самих себя, я не смог выяснить даже при самом тщательном исследовании. Старики говорят о каком-то существе, которое они называют Богом. Но они вкладывают настолько мало чувства в это слово, что я так и не смог составить для себя отчетливый образ этого существа. Возможно, то, что они так называют, есть лишь образ их желаний, и образ этот разбит, как и все остальное; в противном случае мы знали бы хоть что-то об этом существе. Молодые, однако, не желают больше знать это слово, а так как они не знают, кому мстить за все их несчастья, они скрежещут зубами от злобы на самих себя.

Не угодно ли Вам подумать, не стоит ли мне напомнить Вам об их прошлом, ибо оно довлеет над ними, как разлагающийся труп, и отравляет их дыхание. Между тем вокруг в великом множестве ползают черви. Те черви, что жиреют на трупах умерших, а теперь спешат забиться в укромные углы, чтобы дождаться там своего возрождения. Есть и другие черви, которые, наоборот, выползают из всех щелей, ибо до сих пор не смогли принять участия в пиршестве. И сейчас, когда они нагуливают жир на падали, эти черви громогласно хвалятся: смотрите, как славно уничтожаем мы этот проклятый труп! Но люди оскальзываются на червях, и движения людей становятся неуверенными, а поведение малодушным.

Однако есть среди них и такие, кто не предается непомерным желаниям. Я наблюдал их врачей и нашел, что они похожи на нас, ибо, хотя им не хватает средств для лечения болезней, они ведут себя очень дружелюбно и делают все возможное как необходимое. Возможно, и среди них многие недоступны моему пониманию, ибо они застенчиво прячут от посторонних свои мысли и взгляды. В связи с этим мне было бы непозволительно забыть упомянуть женщин. Они проявляют бо`льшую силу в перенесении страданий, чем мужчины, причинившие им эти страдания, и не спрашивают, как они, на каждом шагу: почему? По этой причине я предпочитаю общаться с женщинами и ищу в их глазах истину. Непостижимо для меня их стремление к объятиям, ибо стремление это направлено не просто на зачатие ребенка по той причине, что для этого созрело их чрево; нет, они жаждут некоего предмета, который они называют любовью. Но, как мне кажется, и это есть лишь желание убежать от самих себя. Но я вижу, что от любви они становятся красивее, так что возможно, что любовь — это еще один синоним слова «расцвет».

Или лучше вообще не пытаться им помогать? Ибо подумайте, что эта помощь может причинить расстройство и вызвать отчаяние у других существ, если они заразятся этой человеческой напастью — стремлением перерасти себя, не располагая силами и средствами для такого преображения. Мне больно задавать этот вопрос, и сердце мое сжимается от жалости и сострадания. Разве не преисполнится сердце каждого существа восхищением при виде их безмерного терпения, хотя они не желают оставаться такими? Какое еще существо смогло бы все это перенести? И тем не менее я все же обязан задать Вам этот вопрос, ибо не можем мы, не имеем права допустить, чтобы из-за людей все живое подверглось страшной опасности.