Интернат

Паша сразу же замечает, что изменилось за тридцать лет, с тех пор когда он здесь был в последний раз. Ничего не изменилось. Церковь новую построили. И супермаркет. Ну и всё. Старый сельсовет стоит без флага: предыдущий, государственный, похоже, сбили, новый вывесить ещё не успели. Старый Дом культуры – без каких-либо признаков жизни. Невдалеке школа, тоже пустая, над футбольным полем висит дождь. Сбоку тянутся здания магазинов: белый камень, потемневший от времени, синяя краска оконных рам, прилепленные к дверям рекламные плакаты с кока-колой. И толпа – чёрная, молчаливая, следит за ними, напряжённо и недоверчиво, того и гляди кинутся, разорвут на куски. Женщины начинают выгружаться, выбрасывают через окна мешки и подушки, выходят под дождь, толкутся около Паши, продолжая воспринимать его как главного, не отходя от него, перекладывая на него ответственность за всё, что с ними произойдёт. Когда выгружаются все, водитель бросает взгляд на одну толпу, давно уже стоящую возле магазина, затем на Пашу, мокнущего теперь со своим десантом, криво усмехается, заводит машину, сдаёт назад. И вот две толпы стоят одна против другой – две кучи мокрых и злых пассажиров, на пустой автобусной остановке, и разделяет их только сто метров плотного и влажного январского воздуха. Стоят и не знают, чего друг от друга ждать, о чём друг с другом говорить. Паша тоже не знает, о чём говорить, стоит, разглядывает толпу напротив, различает в ней нескольких мужчин постарше, женщину в малиновом пуховике, двух девочек лет десяти, что стоят одни, без взрослых, со школьными ранцами за плечами. А остальных и не различает: так, пятна лиц под платками и тёплыми шапками, глубоко запавшие глаза, пряди волос, выбивающиеся из-под капюшонов, наспех накрашенные губы, размытая дождём чёрная краска под глазами. Женщины, в основном женщины. Смотрят сурово, будто догадываются о чём-то нехорошем. Никто даже не улыбнётся. Паша вспоминает, как криво усмехнулся водитель, вспоминает улыбку того пацана на блокпосту, который узнал его, но ничего не сказал, и вдруг всё вспоминает.

Предвоенный год, прошлая жизнь. Паша-репетитор всю весну гоняет весёлого шестнадцатилетнего пацана, готовит к вступительным. У пацана солидный неприятный папа, торгует углём. Хочет отправить сына в столицу. И сам потом собирается туда переехать. Нашёл Пашу. Нужно знать украинский язык, на перспективу. Паша – хороший и недорогой специалист. К тому же постоянно молчит. В том смысле, что не говорит лишнего. На украинском говорит только во время уроков, можно подумать, что это что-то типа медицинских терминов, которыми не пользуются в повседневной жизни. Пацан про перспективу всё понимает. И в столицу хочет. Действительно, что ему тут делать, в городе? Углём торговать? Углём торгует его папа, им хватает. Поэтому нужно учить украинский. Проблема лишь в том, что он всё это ненавидит: и Пашу, и уголь, и своего папу. Папу – больше всего. Хотя Пашу тоже неслабо. И даже не скрывает этого. И вот Паша приезжает к нему дважды в неделю – в среду и в субботу – со станции, идёт от вокзала пешком пятнадцать минут. Пацан живёт в своей квартире. Небольшой, двухкомнатной. В панельном доме, на последнем этаже. На девятом. И каждый раз их занятия заканчиваются скандалом. То есть скандалит пацан. Паша только выслушивает. Несколько раз уже хотел отказаться, звонил папе пацана, но тот настойчиво просит продолжать занятия. Доплачивает даже. Немного, правда. А однажды, в мае, кажется – дни были теплые, небо ясное и высокое, – папа припирается к пацану на квартиру как раз во время урока, с ревизией, так сказать. Парня почему-то заклинивает, на Пашу он уже даже не глядит, заводится, начинает кричать, папа тоже особенно не церемонится, отцы и дети, одним словом. Паша пробует вмешаться, успокоить обоих, но сначала его посылает пацан, потом и папа тоже, а когда пацан, поймав кураж, посылает и папу, тот не выдерживает и заряжает ему в голову. Пацан валится на кресло, но сразу же подхватывается, пускает слюну, вытирает слёзы, беспомощно и бешено скрипит зубами – и выбегает прочь. Папа бежит следом, Паша, интуитивно почувствовав, что что- то не так, тоже выбегает, даже успевает увидеть, как пацан выдирается вверх по металлической лестнице на крышу, как следом за ним тяжело лезет папа, как они по очереди исчезают в проёме люка. Паша остаётся внизу, смотрит вверх, на ярко-синий квадрат майского неба, и мысленно повторяет: главное – чтоб он не прыгнул вниз, главное – чтобы не прыгнул.

Проходит лето. Пацан так никуда и не поступает: проваливает экзамены. Причём не по украинскому языку. Хотя Паша всё равно переживает, думает, что его вина тут тоже есть, волнуется, не будет ли у него теперь проблем с папой.