Император Бубенцов, или Хромой змей

– Так. Пришлось разделить с ним трапезу, – продолжал профессор, не слушая Бубенцова. – Представьте себе, весь хлеб мой съел. До последней крошки! Сперва свой кусок, а потом и мой прихватил. Да подло так, с хитрецой. Как будто задумавшись, как будто ненароком. Меж разговорами сжевал.

Кровь бросилась Ерофею в лицо, он почувствовал себя глубоко уязвлённым, слушая несправедливые слова. Понятно, что здесь бред, но даже и для бреда это уже чересчур. Чужого хлеба он не ел. И свой-то кусок едва надкусил тогда. Бубенцов приподнял руку, пытаясь остановить профессора, но тщетно.

– Думаю, что вы когда-нибудь встретитесь с ним. Остерегайтесь негодяя.

Бубенцов вежливо покашлял.

– А то ещё накануне Нового года случай был, – продолжал профессор, оживляясь ещё больше. – Заглянул я к девочкам, ангелам нашим. К Насте да Аграфене. А там уж он сидит! С неделю потом, представьте себе, запах не могли выветрить из помещения. Духовную вонь, я имею в виду. Эфиром брызгали, да вот валерьяной и пустырником перебивали. Надо бы, по-хорошему, дьякона с кадилом пригласить, ладаном обработать. – И тут же, без всякой паузы и передышки, профессор взглянул в лицо Ерошки, спросил с ласковой улыбкою: – Как самочувствие супруги вашей?

– Мы с Верой в Вильнюс собираемся, на её родину, – сказал Ерошка, испытывая большое облегчение от перемены разговора.

– Надо полагать, на её историческую родину, – нашёл нужным поправить Афанасий Иванович и добавил с интонацией отчасти полувопросительной, но скорее утвердительной: – Она, стало быть, из Гедиминовичей? Так-так.

– Нужно поискать подтверждения в родословных документах. Мы едем в вильнюсских архивах справиться. Это Шлягер раскопал.

– У Адольфа нюх на такие вещи, – кивнул Афанасий Иванович. – О, недаром они так ценят кровь! Кровь человека имеет царское достоинство. Всё сходится!

В голосе профессора прозвучало торжество, как будто невероятная гипотеза только что подтвердилась практикой жизни. Но было здесь и сожаление, печаль о том, что она, эта страшная гипотеза, оказалась верной.

– А что, собственно, у вас сходится?

– Им нужна ваша кровь! А кровь вернее всего добывается ценой предательства. Продать можно всё. Даже царское достоинство. Потому им важно было добиться, чтобы вы совершили предательство, хотя бы формальное. И вот что ещё. Когда им надо окончательно овладеть душой человека, они устраивают ему, как вы удачно выразились, «улучшение жизни».

«Откуда он знает про “улучшение жизни”? – ударило в голове. – Это же только между мной и Верой…»

– Но пока что ничего такого не было, – сказал Бубенцов. – Никаких признаков. В смысле продажи души.

– Ну да, ну да. – профессор остро глянул на Ерофея. – Вы представляете «продажу души» как некий юридический акт. Торги, договор, составление купчей, подпись кровью. Нет, дорогой друг! Это происходит постепенно, исподволь. По частям.

– Как это – по частям?

– Зло вначале общается с человеком как с господином, заискивает, льстит. Потом разговаривает как с равным. Но в конце зло неизбежно становится господином.

– И как же человек не замечает этих перемен?

– Не замечает. Ибо меняется сам. Постепенно. Да тут лучше объяснить примером. Между прочим, пока я перебирал книжные шкафы, забавная притча у меня сложилась в голове. Целая, можно сказать, пьеса. Вы ведь на театре служите?

– Да. Эпизодами. Режиссёр настаивает, а то бы бросил. На меня ведь народ валом прёт. Из-за славы моей. А ваша пьеса о чём?

3

Несмотря на завязавшийся отвлекающий разговор, беспокойство всё более овладевало Бубенцовым. Он с подозрением косился на профессора. «Хотя, с другой стороны, – соображал он, – я же мог произнести этот тост, когда пил на кухне с Настей и Аграфеной. “За улучшение жизни”. Почему нет? А профессор как-нибудь подслушал. Вот и вся “теория заговора”! Всё в реальности может быть гораздо проще. Мистика тем и опасна, что, столкнувшись однажды, везде начинаешь её подозревать».

– Да вы присядьте, – сказал профессор, заметив волнение Ерофея. – Хотя бы вот туда.

Подождав, пока Бубенцов угнездится на кушетке, Афанасий Иванович очертил рукою широкий полукруг:

– Вы видите эти благородные книжные шкафы, что со всех сторон обступают нас? С дубовых полок глядит на вас тусклое золото старинных корешков. Великое множество книг! Сокровищница человеческой мудрости.

Бубенцов никаких шкафов не видел, только голые стены с отодранными кое-где обоями. Правда, большие тёмные прямоугольники на выгоревших от солнца обоях свидетельствовали о том, что здесь стояли шкафы.