Император Бубенцов, или Хромой змей

– Сюжет? – попробовал угадать Бубенцов. – Литературная основа?

Шлягер оживился, пересел к Вере.

– Мимо! – сказал он весело.

– Драматизм? – продолжил Ерошка, вспомнив любимую тюремную балладу Шлягера «А наутро мать лежала в белом гробе…».

– Близко. Но не горячо, – смешливо сказал Шлягер, подталкивая Веру плечом, как бы призывая её в единомышленники.

– Мысль?

– Мимо! Ладно, не буду мучить. Я ставлю на задушевность. Без задушевности нет песни!

– Мне кажется, без слуха и голоса тоже нет песни, – осторожно заметил Бубенцов, которому именно «задушевность» была особенно невыносима.

Вытерев руки двумя полотенцами, Ерошка прошёл к столу. Выставил бутылку водки, вытащил из портфеля пакет с деньгами.

– Взятка, – пояснил он. – Джива передал. Не помню уж, за что и от кого. Адольф!..

Адольф услужливо спохватился, отложил гитару, с величайшим трепетом и почтением принял деньги, благоговейно передал Вере.

– Это от дорожников, – пояснил он. – По графику их черёд. Не взятка, Вера Егоровна, а лоббирование интересов.

Вера поискала свободное место и, не найдя, сунула деньги под стол. Задвинула пакет ногой в самый угол, чтоб не мешал. Шлягер покривился, потемнел лицом.

Бубенцов окинул взглядом стол. Судя по всему, Адольф находился в гостях около получаса. Отпил не более двух рюмок коньяка, отъел половинку бутерброда, треть пирога. Банка шпрот была почти пустая. Шпроты Шлягер хоть и не любил, но поедал из остзейского принципа.

Вера после недолгой возни с деньгами протирала руки влажными салфетками.

– По какому случаю праздник? – спросил Бубенцов, наливая рюмку.

– У нас новость. Адольф, расскажи ему!

– А сейчас и расскажу. Вы пейте, пейте, – кивал Шлягер, суетился, пододвигая тарелки с закуской. – Пейте. А я скажу. Новость рюмке не помеха.

– Штрафная, – объявил Ерошка. – Будьте здоровы!

– А вот. Огурчиком!.. – подсказал Шлягер, засуетился ещё больше, протягивая вилку с заботливо наколотым груздем.

– Ну-у… Адольф!

– Скажу, Верочка Егоровна! Скажу, скажу, – бормотал Адольф. – Как не сказать? Пусть человек закусит сперва. А то ведь поперхнуться может.

Вера тихо поднялась из-за стола, пошла мимо Шлягера к холодильнику. Как бы ненароком, прихватила по пути гитару с красным бантом. Сунула её подальше в щель между холодильником и стеной.

– С чего бы мне поперхнуться?

– Нет-нет, пережуйте сперва, – томил Шлягер. – Нельзя сразу. От так, от так… Да. А вот я хотел вам показать…

Он провёл рукою возле себя, но гитары не было. Лицо его стало принимать растерянное, немного обиженное выражение…

– Адольф нам квартиру нашёл! – не выдержала Вера. – Семь комнат! Ты не представляешь…

– Да ну? Ещё как представляю! Я только что видел семикомнатную, – сказал Бубенцов. – У одного профессора нынче был в гостях! Вот уж роскошная квартира! Миллионов, я думаю, пятьдесят стоит. Мебель старинная, вся из натурального…

Не договорил. Всё понял. Поперхнулся, закашлялся. «Нынче же вечером…» Вот оно! Но тотчас вступился, зазвучал в голове адвокатский голос: «В чём же? В чём? Какое же тут предательство?»

Вера стучала его по спине.

Через минуту, когда Бубенцов прокашлялся, всё прояснилось окончательно. Адвокатский голос оказался совершенно прав. Никакой изменой тут, кажется, и не пахло. Шлягер всё расставил по местам. Выхватил записную книжку в чёрном переплёте, стал перелистывать страницы, смачивая языком подушечку пальца, торопясь, сбиваясь. Выходило, что Бубенцов просто обязан был выкупить профессорскую квартиру. Хотя бы ради Веры! Ради будущего!

– У жены вашей, как и у всякой мудрой женщины, может быть совсем иной взгляд на эти вещи. Сколько же можно ютиться… Терпеть нужду. Кухня эта…

Конечно, объяснения и доводы, которые использовал Шлягер, были расплывчатыми, громоздкими и, что греха таить, совсем неубедительными. Но как всегда бывает, когда в дело вступает личный интерес, логика и доказательства не играют решающей роли. Самый сомнительный аргумент кажется бесспорным, если он совпадает с тайным желанием человека.

– У профессора серьёзные проблемы. Не стану вдаваться. Жильё продаётся за четверть цены. Что тут предательского? Вас смущает эта «четверть цены»?

– Да, это главный предательский пункт.

– Но ведь вы-то ни при чём! Вы-то ни при чём! – горячился Шлягер. – А не вы, так всякий иной воспользуется! Подписывайте купчую и не сомневайтесь. Иначе всякий иной! А вы останетесь в дураках!..

Он был, кажется, по-настоящему возмущён упрямой тупостью Бубенцова.

– Вот пусть всякие иные и подписывают, – сопротивлялся Ерошка. – А мне совестно. Афанасий Иванович мне в детстве шапку отдал. С собственной седой головы снял. А я чем отвечаю? Совестно мне, вот что! Тем более он предупреждал про предательство. Нынче же вечером. И вот оно!

Шлягер рассмеялся деланным, злобным смехом.

– Ах-ха-ха! Предупреждал? «Нынче же вечером»! Ай да профессор! Ах, какой лжец!

– Именно что предупреждал!