Император Бубенцов, или Хромой змей

Ерошка не помнил, как прощался, как уходил от профессора. Столкнулся на лестнице кое с кем. Дама с бледным, точно обсыпанным мукою лицом, с рыжей косою на плече поднималась ему навстречу. «Та самая!» – полыхнуло в мозгу у Ерофея. Но что значит «та самая» – объяснить в ту минуту он бы не смог.

– Скажите, тленный человек… – дама остановилась, пристально вглядываясь в Бубенцова. – Здесь ли временно обитает знаменитый профессор?

Но, к счастью своему, он не глядел ей в глаза. Не до того было.

– Бубен-цо! Гоген-цо! – ответил Ерошка, скача мимо дамы вниз по ступеням.

Когда был уже в самом низу, показалось, что вдогонку окликнул по имени тихий, хрипловатый голос, и ещё окликнул, но он и на этот раз не расслышал, не приостановился, не обернулся.

Глава 6. Шапка Мономаха

1

Очевидно, отрадная весть уже распространилась по всему корпусу. Необыкновенное воодушевление наблюдалось в среде окружающих. Больше обычного шумели и волновались медсёстры в коридоре. Настя и Аграфена загадочно ухмылялись, перешёптывались. Повара на кухне гремели посудой, готовились. Ерофей Тимофеевич чувствовал на себе внимательные, озабоченные взгляды. Какой-то невысказанный вопрос стоял в глазах каждого встречного. Бубенцову, что уж тут лукавить, нравились эти знаки внимания.

Теперь, когда судьба вознесла его на самый гребень, возросла опасность впасть в высокомерие, высокоумие, гордыню. Человек слаб. Поэтому Ерошка силился выглядеть скромным, простым, таким же, как все. Нарочно сутулился, опускал скромно глаза, жался к стене, проходя мимо персонала. Нужно было изо всех сил скрывать своё превосходство. Это было по-настоящему трудно. Бубенцова в детдоме никто не учил скромности по отношению к низшим сословиям. Приходилось теперь придумывать всё на ходу.

– Сохраняем спокойствие, – похлопал по плечу придворного лекаря, который попался навстречу. – Не волнуйтесь.

Тот испуганно отшатнулся, остолбенел от неожиданной ласки. «Бедняга, – подумал с жалостью Бубенцов. – Совсем забит. Надо будет поощрить его…»

Ерофей Бубенцов вступил в помещение. Присел на кушетку. Рассеянно стучал пальцами по колену. Думал неопределённую думу. Любопытные то и дело заглядывали в дверь.

«Пожалуй, пожалую ему табакерку», – решил Бубенцов и усмехнулся. Каламбур вышел в стиле Шлягера.

– А я предлагаю развенчать! – тотчас отозвался из коридора приближающийся голос Шлягера. – Убедить в ложности идеи! Пусть сам отречётся. Только так можно вырваться из замкнутого круга. Из кола этого проклятого…

– Нет, нет, брат мой! – возражал голос другого Шлягера. – Метод в том и состоит, что не следует перечить! Наоборот, драгоценнейший брат мой! Коло его ока, говоришь? И хорошо! Пусть повертится! До изнеможения. Довести, так сказать, до абсурда. И тогда ум его ужаснётся и вернётся в обычные берега.

Никогда и никого не называл Шлягер «братом моим». Тем более «драгоценнейшим». Никогда и ни к кому не обращался на «ты». А тут, гляди как разволновался… Шлягер вошёл злой, покрасневший от спора с самим собой. Некоторое время шумно отсапывал, шевелил губами, издавал короткие мычания, рубил воздух ладонью. Присев на стул напротив Бубенцова, долго и озабоченно рассматривал лицо Ерофея. Бубенцов держался молодцом, так же дерзко глядел в ответ, стараясь не моргать. Шлягер не выдержал, сморгнул первым.

– Да какие тут споры? Именно так! Встанем, друг мой! – Шлягер, схватившись за поясницу, поднялся со стула. – Почувствуйте момент! Чувствуете? Запомните хорошенько, будете пересказывать внукам.

Бубенцов пожал плечами, встал с кушетки. Старался выглядеть спокойным. Хотя волнение Адольфа невольно передалось и ему.

– Имею предложить вам, – сказал Адольф Шлягер глухо, подняв голову, уставившись в стену, – предложить вам…

Бубенцов тосковал, переминался с ноги на ногу. Пророчество исполнялось!

– Вы только не удивляйтесь, – переводя взгляд на Ерофея, домашним голосом вставил Шлягер. – Ничему не удивляйтесь.

Опять уставился в стену, прокашлялся и закончил громогласно, как бы обращаясь к толпе народа:

– Корону, скипетр, державу!..

Бубенцов ничуть не удивился. Он ждал этого. Тем более что профессор предупредил! Прошла минута, другая. Шлягер внимательно глядел на Бубенцова, брови его всё больше хмурились. Толстые губы укоризненно поджались, собрались в гузку. Вероятно, его обижала слабая реакция на столь торжественные слова.

– Корона Российской империи, – тихо, со значением произнёс Шлягер.

Бубенцов молчал, не зная пока, как реагировать. Прошла ещё минута.

– У меня мышца на ноге подрагивает, – не выдержал наконец Ерошка. – Вот, обрати внимание. Дрог, дрог, дрог…

– Знаю. Напольён. Император. Перед решающим сражением, – отрывисто пояснил Адольф. – Лев Толстой. «Война и мир».

Прошла ещё минута. Бубенцов склонил лоб, то ли соглашаясь, то ли задумываясь. Шлягер глядел на него, приоткрыв рот, чего-то как будто выжидая. Даже дышать перестал.