Имя ветра

Из глубины трактира к стойке подошли двое в черных плащах: один – высокий и гордый, второй – приземистый, в капюшоне. На ходу из-под плащей мелькнули серые рясы: тейлинские священники. Хуже того: я заметил еще двоих, в доспехах под плащами. Пока они сидели, мне их было не видно, но теперь, когда они встали, сразу бросилось в глаза, что это церковная стража. Лица у них были угрюмые, и по складкам плащей было видно, что они при мечах.

Я был не единственный, кто это заметил. Ребята потянулись к двери. Те, что поумней, держались как ни в чем не бывало, но некоторые срывались на бег, еще не выйдя за дверь. Наперекор здравому смыслу, трое детей остались. Мальчик-сильдиец с кружевами на рубашке, босоногая девчушка и я.

– Полагаю, все мы слышали достаточно, – тихо и сурово произнес тот священник, что повыше. Он был сухощавый, с запавшими глазами, что тлели, будто полускрытые золой уголья. Аккуратно подстриженная бородка цвета сажи заставляла черты его ножевидного лица выглядеть еще острее.

Он передал свой плащ приземистому священнику в капюшоне. Под плащом он носил светло-серую тейлинскую рясу. На шее – серебряные весы. Душа у меня ушла в пятки. Не просто священник: правосудец. Я увидел, как двое других детей выскользнули за дверь.

Правосудец произнес:

– Под недреманным оком Тейлу обвиняю вас в ереси.

– Я свидетель! – объявил из-под капюшона второй священник.

Правосудец махнул наемникам:

– Связать его!

Что наемники и проделали, грубо и деловито. Скарпи невозмутимо это снес, не произнеся ни слова.

Правосудец проследил, как его телохранители принялись связывать Скарпи руки, и слегка отвернулся всем телом, словно выкинул сказителя из головы. Окинул долгим взглядом весь трактир и наконец остановился на лысом человеке в фартуке, что стоял за стойкой.

– Бла… благослови вас Тейлу! – выпалил хозяин «Приспущенного флага».

– Да будет так, – коротко ответил правосудец. Он снова окинул зал долгим взглядом. И наконец повернул голову ко второму священнику, что стоял чуть поодаль от стойки. – Антоний, неужто в таком приличном месте, как это, станут привечать еретиков?

– Всяко бывает, господин правосудец.

– А-га-а, – негромко протянул правосудец и снова принялся не спеша озирать трактир, вновь завершив осмотр на человеке за стойкой.

– Ваша честь, не угодно ли будет выпить? Винца не желаете ли? – поспешно предложил хозяин.

Ответом было лишь молчание.

– Ну, то есть э-э… вам и братии вашей? Бочоночек феллоуского белого, а? В знак благодарности! Я ж ему почему остаться-то разрешил: рассказывал-то он больно уж интересно, поначалу-то! – Трактирщик гулко сглотнул и затараторил дальше: – Ну а потом принялся всякие гадости молоть. А я уж и боялся его выставить, видно же было, что человек безумный, а всякий же знает, что гнев Господень падет на тех, кто поднимет руку на безумца…

Голос у него сорвался, и в трактире вдруг сделалось тихо-тихо. Трактирщик снова сглотнул – мне от двери было слышно, как сухо щелкнуло у него в глотке.

– Предложение щедрое, – сказал наконец правосудец.

– Весьма, весьма щедрое! – эхом отозвался приземистый священник.

– Однако же крепкие напитки порой побуждают людей к злодеяниям…

– Ох, к злодеяниям! – прошептал священник.

– К тому же иные из нашей братии дали обет воздерживаться от искушений плоти. Я вынужден отказаться.

Голос правосудца источал благочестивое сожаление.

Мне удалось перехватить взгляд Скарпи. Он чуть заметно улыбнулся мне. У меня засосало под ложечкой. Старый сказитель просто представления не имел, во что вляпался! И в то же время где-то в глубине меня нечто себялюбивое твердило: «А вот если бы ты пришел пораньше и узнал то, что тебе нужно было знать, все было бы не так плохо, а?»

Трактирщик нарушил молчание:

– Ну так, может, деньгами возьмете, господа? Стоимость бочонка, коли не сам бочонок.

Правосудец помолчал, как бы размышляя.

– Ну, ради детей! – взмолился лысый. – Я ж знаю, что эти деньги пойдут на помощь детям!

Правосудец поджал губы.

– Ну что ж, – ответил он через некоторое время, – если только ради детей…

– Только ради детей! – с неприятным нажимом повторил приземистый.

Трактирщик улыбнулся вымученной улыбкой.

Скарпи закатил глаза и подмигнул мне.

– А ведь, казалось бы, – голос Скарпи тянулся густым медом, – у приличных церковников вроде вас полным-полно дел поважнее, чем арестовывать сказителей да вымогать денежки у честных людей!

Звяканье монет трактищика стихло, комната, казалось, затаила дыхание. Правосудец с отработанной небрежностью повернулся к Скарпи спиной и сказал через плечо, обращаясь к приземистому священнику:

– Антоний, еретик-то нам, кажется, достался речистый! Не чудесно ли это? Нам бы стоило продать его в труппу руэ: он чем-то напоминает говорящую собаку.