Имя ветра

– Не то чтобы я рассчитывал, что вы лично возьметесь отыскать Халиакса и всех Семерых, – продолжал Скарпи ему в спину. – Я всегда говорил: «Мелким людям – мелкие деяния». Видимо, вся проблема – отыскать настолько мелкое деяние, чтобы оно оказалось по плечу людишкам вроде вас. Но вы же человек находчивый. Можете разбирать мусор, можете проверять на предмет наличия блох кровати в борделях, когда вы там бываете…

Правосудец развернулся, схватил со стойки глиняную кружку и расколошматил ее о голову Скарпи.

– Молчать в моем присутствии! – прохрипел он. – Ты ничего не знаешь!

Скарпи потряс головой, словно желая прочистить мозги. По дубленому лицу ползла красная струйка, терявшаяся в брови, похожей на клок морской пены.

– Ну, может, оно и так. Вот Тейлу всегда говорил…

– Не произноси этого имени! – завопил правосудец. Лицо у него побагровело. – Не оскверняй его своим языком! В твоих устах оно звучит как богохульство!

– Да ладно тебе, Эрлус! – осадил его Скарпи, будто с малышом разговаривал. – Тейлу ненавидит тебя даже сильнее, чем все остальные, а это что-нибудь, да значит!

В трактире сделалось неестественно тихо. Правосудец побелел лицом.

– Да смилостивится над тобой Господь! – сказал он холодным, дрожащим голосом.

Скарпи молча поглядел на правосудца – а потом разразился смехом: громким, раскатистым, неудержимым хохотом, от чистого сердца.

Правосудец зыркнул на одного из наемников, что вязали сказителя. Угрюмый дядька без чинов стукнул Скарпи стиснутым кулаком. Сперва в почки, потом в затылок.

Скарпи рухнул. В комнате стало тихо. Казалось, звук тела, упавшего на дощатый пол, стих раньше, чем отзвуки хохота. Правосудец махнул уркой, один из стражников подхватил старика за шиворот. Скарпи повис, как тряпичная кукла, ноги у него волочились по земле.

Однако сознания он не потерял – его просто оглушили. Сказитель поднял глаза, и взгляд их сфокусировался на правосудце.

– Да смилостивится надо мной Господь! – он издал слабый хрип, который в лучшие дни был бы смешком. – Ты даже не представляешь, как смешно это звучит в твоих устах!

Скарпи продолжал, обращаясь как будто в никуда:

– Беги уж, Квоут. Ты ничего не выиграешь, связавшись с подобными типами. Дуй на крыши. И сиди там, чтобы они тебя некоторое время не видели. У меня есть друзья среди церковников, они меня выручат, а ты тут ничего поделать не сможешь. Дуй!

Поскольку, говоря, в мою сторону он не глядел, церковники поначалу растерялись. Правосудец снова махнул рукой, и один из стражников стукнул Скарпи по затылку. Глаза у сказителя закатились, голова бессильно упала. Я выскользнул за дверь, на улицу.

Я воспользовался советом Скарпи и удрал на крыши еще до того, как они вышли из трактира.

Глава 29 Двери моего разума

Вернувшись по крышам в свое тайное укрытие, я закутался в одеяло и разрыдался. Я ревел так, будто внутри у меня что-то лопнуло и все, что было, хлынуло наружу.

Когда я наконец выплакался до изнеможения, стояла глубокая ночь. Я лежал и смотрел в небо. Я устал, но уснуть был не в силах. Я думал о родителях, о своей труппе и с изумлением обнаруживал, что воспоминания эти уже не так горьки, как прежде.

Впервые за много лет я прибег к одной из уловок, которым обучил меня Бен, чтобы успокаиваться и обострять свой разум. Это оказалось сложнее, чем мне помнилось, но я все же справился.

Если вам когда-нибудь доводилось проспать целую ночь в одном положении и поутру проснуться и обнаружить, что тело оцепенело от неподвижности. Если вы помните, каково это – потянуться в первый раз за ночь, приятно и мучительно одновременно, – тогда вы, наверное, поймете, как чувствовал себя мой разум, впервые за несколько лет пробудившись и разминаясь на крышах Тарбеана.

Остаток ночи я провел, отворяя двери своего разума. Внутри я нашел много давно позабытого: мать, соединяющую слова в песню, особенности сценической речи, три рецепта чая для успокоения нервов и долгого сна, гаммы для лютни…

Мою музыку! Неужто я и впрямь несколько лет подряд не держал в руках лютни?

Я провел много времени, размышляя о чандрианах, о том, что они сделали с моей труппой, о том, что они отняли у меня. Я вспоминал кровь и смрад паленого волоса, и потаенный, угрюмый гнев разгорался у меня в груди. Надо признаться, в ту ночь я был исполнен самых мрачных и мстительных мыслей.

Однако же проведенные в Тарбеане годы взрастили во мне железное, непрошибаемое здравомыслие. Я понимал, что месть – не более чем ребяческая фантазия. Мне же всего пятнадцать. И что я могу?

Одно я знал твердо. Я понял это, пока лежал и вспоминал. Халиакс сказал тогда Пеплу: «Кто хранит тебя от амир? От певцов? От ситхе? От всего, что способно причинить тебе вред в этом мире?»

У чандриан есть враги. Если их отыскать, может, они мне помогут. Я понятия не имел, что это за певцы и кто такие ситхе, но про амир всем известно, что это рыцари церкви, могучая правая рука Атуранской империи. Увы, всем было известно и то, что последние триста лет амир не существует. После падения Атуранской империи орден был распущен.