Имя ветра

Я совсем утратил привычку следить за датами. На улицах все дни похожи один на другой, если не считать того, что на хаэтен пьяных больше, а на скорбенье подают щедрее.

Но, раз сегодня тридцать восьмое, значит, у меня осталось всего пять дней на то, чтобы попасть в университет! От Бена я знал, что прием заканчивается на возжиганье. Если я опоздаю, придется ждать целых два месяца до начала следующей четверти…

Я вписал дату и провел черту, под которой должен был расписаться торговец. И подвинул бумагу к нему. Торговец был несколько озадачен. Более того, он не обратил внимания, что в расписке сказано не «таланты», а «пенни». Таланты-то стоили значительно больше. Это означало, что торговец только что согласился вернуть мне книгу дешевле, чем купил.

Радость моя была недолгой: мне пришло в голову, как это все глупо. За два пенни или за два таланта, все равно у меня не будет денег, чтобы выкупить книгу через два оборота… Если все обернется удачно, меня и в Тарбеане-то к завтрашнему дню уже не будет.

И все-таки расписка, невзирая на свою никчемность, хотя бы отчасти смягчила боль расставания с последней вещью, оставшейся у меня от детства. Я подул на бумагу, аккуратно убрал ее в карман и взял свои два серебряных таланта. Я изрядно удивился, когда торговец протянул мне руку.

Он виновато сказал:

– Вы извините за расписку. Но вы не были похожи на человека, который собирается вернуться… – Он слегка пожал плечами. – Вот. – И сунул мне в руку медную йоту.

Я решил, что мужик-то он в целом неплохой. Я улыбнулся ему в ответ, и мне даже сделалось неловко за свою расписку.

И за те три пера, которые я у него спер. Но неловкость я испытывал недолго. И, поскольку возвращать перья было бы неудобно, я перед уходом заодно спер еще и бутылочку чернил.

Глава 31 Суть благородства

Два таланта приятно оттягивали мне карман. И их собственный вес тут был ни при чем. Всякий, кто подолгу жил без денег, поймет, о чем я. Первое, что я себе купил – это хороший кожаный кошелек. И кошелек я спрятал под одежду, поближе к телу.

После этого я как следует позавтракал. Большой горячей яичницей с добрым ломтем ветчины. Свежим мягким хлебом с изрядным количеством меда и масла и стаканом молока, не более как два дня от коровы. Все это обошлось мне в пять железных пенни. Быть может, то был лучший завтрак в моей жизни.

Очень непривычно было сидеть за столом и есть ножом и вилкой. Непривычно было находиться среди людей, непривычно было и то, что еду мне подавали.

Подбирая горбушкой остатки завтрака, я сообразил, что у меня есть проблема.

Даже в этом несколько занюханном трактирчике на Портовой стороне я бросался в глаза. Рубашка моя представляла собой не более чем старый мешок с дырами для рук и головы. Мои парусиновые штаны были мне изрядно велики. От них несло дымом, салом и затхлыми уличными лужами. Подпоясывал я их обрывком веревки, который выудил из кучи мусора. Я был чумазый, босой и вонючий.

Что же мне делать? Купить одежду или сперва помыться в бане? Если начать с бани, потом придется снова одеваться в грязное. Но если я приду покупать одежду в таком виде, меня небось и в лавку-то не пустят. А уж мерку с меня снимать и подавно никто не возьмется…

Трактирщик подошел забрать у меня тарелку, и я решил начать все-таки с бани – в основном оттого, что мне до смерти надоело вонять, как дохлая крыса недельной давности. Я улыбнулся трактирщику:

– Извините, а где тут можно помыться?

– Да прямо у нас и можно, если у тебя найдется пара пенни. – Он смерил меня взглядом. – Ну, или можешь отработать. Час честной работы. Нам давно пора трубу прочистить.

– Мне понадобится много воды. И мыло.

– Тогда два часа. Посуды немытой тоже хватает. Сперва труба, потом помоешься, потом вымоешь посуду. Идет?

Примерно через час плечи у меня ныли, зато труба была прочищена. Трактирщик проводил меня в комнату, где стояла большая деревянная кадка, а пол был решетчатый. В стены были вбиты колышки, чтоб вешать одежду, а приколоченный к стенке лист жести служил чем-то вроде зеркала.

Он притащил мне мочалку, ведро кипятка и кусок хозяйственного мыла. Я тер себя до тех пор, пока кожа не покраснела и ее не начало саднить. Трактирщик притащил второе ведро кипятка, потом третье. Про себя я вознес благодарственную молитву за то, что я не завшивел. Вероятно, я был такой грязный, что все порядочные вши мною брезговали.

Сполоснувшись в последний раз, я посмотрел на свои сброшенные лохмотья. Я впервые за много лет был таким чистым, и до них мне и дотрагиваться было противно, не то что надевать. А если попытаться их постирать, они просто развалятся…

Я вытерся и принялся грубой щеткой расчесывать колтуны на голове. Волосы отросли длиннее, чем казалось, пока они были грязные. Я протер самодельное зеркало – и удивился. Я выглядел взрослым… ну, во всяком случае намного старше. И мало того: я смахивал на какого-нибудь дворянского сынка. Лицо узкое и белое. Волосы не мешало бы подстричь, но они были прямые и до плеч, как раз как тогда носили. Не хватало только приличной одежды…