Имя ветра

Однако, сидя на углу, я почувствовал, как меня охватывает смутная тревога. Столь редкое для меня ощущение счастья омрачилось чувством, будто я о чем-то позабыл. Я старался не обращать на него внимания, однако чувство это преследовало меня весь этот день и весь следующий день тоже, наподобие комара, которого не получается даже разглядеть, не то что прихлопнуть. И к вечеру я был точно уверен, что я о чем-то позабыл. Это было как-то связано с историей, которую рассказывал Скарпи.

Вам-то, разумеется, нетрудно понять, в чем дело, сейчас, когда вы слушаете все связно и по порядку. Но вы не забывайте, что я уже почти три года жил в Тарбеане наподобие животного. Отдельные части моего разума по-прежнему спали, а мучительные воспоминания пылились за дверью забвения. Я привык избегать их, как калека привыкает беречь поврежденную ногу.

На следующий день мне улыбнулась удача: мне удалось спереть из фургона узел с тряпьем и загнать его старьевщику за четыре железных пенни. Я был слишком голоден, чтобы тревожиться о завтрашнем дне. Я купил себе толстый ломоть сыра, горячую сосиску, целый каравай свежеиспеченного хлеба и теплый яблочный пирог. И, в конце концов, повинуясь внезапной прихоти, я подошел к черному ходу ближайшего трактира и истратил свой последний пенни на кружку крепкого пива.

Я присел на крылечке пекарни через улицу от трактира и, глядя на прохожих, принялся уплетать свой ужин – лучший ужин за несколько месяцев. Скоро совсем стемнело. Голова у меня приятно кружилась от пива. Но, когда еда улеглась у меня в брюхе, тревога вернулась снова, назойливей прежнего. Я нахмурился, недовольный тем, что что-то портит мне день, безупречный во всех отношениях.

Тьма все сгущалась. Вскоре трактир через дорогу оказался как бы единственным озерцом света. У дверей трактира ошивались несколько женщин. Они переговаривались вполголоса и многозначительно оглядывались на проходящих мимо мужчин.

Я допил пиво и совсем уже было собрался отнести кружку обратно в трактир, как вдруг увидел приближающийся огонек факела. Приглядевшись, я различил серую рясу тейлинского священника и предпочел переждать, пока он не уберется. Я напился на скорбенье, да еще и совершил кражу, так что чем дальше я буду держаться от священства, тем лучше.

Священник был в капюшоне, и факел, который он нес, загораживал его от меня, так что лица его мне было не видно. Священник подошел к стайке женщин у трактира и о чем-то с ними заговорил. Я услышал отчетливый звон монет и поглубже спрятался в тень дверного проема.

Тейлинец обернулся и двинулся обратно в ту сторону, откуда пришел. Я сидел неподвижно, не желая привлекать его внимание. Мне не хотелось удирать отсюда, пока голова еще идет кругом. Однако на этот раз факел не загораживал его от меня. И, когда священник обернулся в мою сторону, я увидел, что лица под капюшоном не видать – одна только тьма, тьма и тени.

Священник ушел своей дорогой – то ли не заметил меня, то ли внимания не обратил. Однако я остался сидеть, не в силах шевельнуться. Человек в капюшоне, с лицом, сокрытым тенью, отворил нараспашку какую-то дверцу в моем разуме, и забытые воспоминания хлынули наружу. Я вспомнил человека с пустыми глазами и улыбкой из кошмара, вспомнил кровь на его мече. Пепел, Пепел с голосом, подобным холодному ветру: «Это же костер твоих родителей?»

Но не он, а человек у него за спиной. Тот, молчаливый, что сидел у костра. Человек с лицом, сокрытым тенью. Халиакс. Вот оно, то полузабытое, что маячило на краю моего сознания с тех пор, как я услышал историю Скарпи!

Я убежал на крышу и закутался в свое лоскутное одеяло. Обрывки истории и воспоминаний мало-помалу собирались в единое целое. Я наконец начал признаваться себе в той истине, в которую невозможно было поверить. Чандрианы существуют на самом деле. Халиакс существует на самом деле. Если рассказанная Скарпи история – правда, то Ланре и Халиакс – один и тот же человек. Чандрианы убили моих родителей и всю мою труппу. Но почему?!

На поверхность сознания всплывали другие воспоминания. Я увидел человека с черными глазами – Пепла, – опустившегося на колени передо мной. Каменное лицо, ледяной, резкий голос: «Чьи-то родители, – сказал он, – пели песни, которых петь не следует!»

Они убили моих родителей за то, что они собирали истории о них. Убили всю мою труппу из-за одной песни. Я всю ночь просидел без сна, и в голове у меня крутились одни и те же мысли. И мало-помалу я начал сознавать, что так оно и есть.

И что же я сделал тогда? Быть может, поклялся отыскать их и перебить их всех за то, что они сотворили? Ну, может быть. Но, даже если и так, в глубине души-то я знал, что это невозможно. Тарбеан научил меня смотреть правде в глаза. Убить чандриан? Убить Ланре? Ну и как же за это взяться? Все равно что луну с неба украсть. Да и то проще. Луну я хоть знаю, где искать по ночам.