Имя ветра

И вот посреди этих слухов явился Ланре в Мир-Тариниэль. Он пришел один, при нем был его серебряный меч и панцирь из черных железных чешуй. Доспех облегал его плотно, точно вторая кожа из тени. Ланре изготовил его из того зверя, которого он поверг при Дроссен-Торе.

И попросил Ланре Селитоса прогуляться с ним за пределами города. И согласился Селитос, надеясь узнать правду о невзгодах Ланре и дать ему утешение, какое друг способен дать другу. Они часто держали совет между собой, ибо оба были владыками своего народа.

Те слухи доходили до Селитоса, и он был встревожен. Боялся он за здоровье Лиры, но еще больше боялся за Ланре. Ведь Селитос был мудр. Понимал он, как горе способно изувечить душу, как страсти ввергают добрых людей в безумие.

Пошли они вместе горными тропами. Ланре указывал путь, и пришли они на высокую вершину, откуда хорошо были видны все земли. И гордые башни Мир-Тариниэля ослепительно сияли в последних лучах заходящего солнца.

И после долгого молчания сказал Селитос:

– До меня дошли ужасные слухи о твоей жене.

Ничего не ответил Ланре, и по его молчанию понял Селитос, что Лира умерла.

И вновь, после долгого молчания, решился Селитос сказать:

– Неведомо мне, что произошло, однако вот пред тобою Мир-Тариниэль, и я готов дать тебе все, что только может дать друг.

– Ты дал мне уже достаточно, старый друг.

И тут обернулся Ланре и положил руку на плечо Селитосу:

– Силанкси, я связую тебя! Именем камня, стань недвижен, как камень. Аэрух, повелеваю я воздуху! Да ляжет он свинцом на уста твои. Селитос, я именую тебя! Пусть все способности твои откажут тебе, кроме зрения.

Знал Селитос, что всего три человека на свете способны сравняться с ним в искусстве именования: Алеф, Иакс и Лира. Ланре же не имел дара к именам: могущество его состояло в силе его руки. И пытаться связать Селитоса его собственным именем было для Ланре все равно что для ребенка с ивовым прутиком броситься на солдата.

Однако же сила Ланре навалилась на него тяжким грузом, стиснула клещами железными, и обнаружил Селитос, что не в силах он ни шелохнуться, ни слова молвить. Стоял он недвижимо, как камень, и мог лишь дивиться: как сумел Ланре обрести подобную силу?

В смятении и отчаянии смотрел Селитос, как на горы спускается ночь. С ужасом увидел он, что часть наползающей тьмы – не что иное, как великое воинство, что наступает на Мир-Тариниэль. А хуже всего, что набатные колокола молчали. И Селитос мог лишь стоять и смотреть, как воинство втайне подходит все ближе.

Сожжен и вырезан был Мир-Тариниэль, и чем меньше о том будет сказано, тем лучше. Белые стены обуглились дочерна, и фонтаны забили кровью. Ночь и день напролет стоял беспомощный Селитос рядом с Ланре и не мог ничего поделать, кроме как смотреть и слушать вопли умирающих, лязг железа и грохот рушащегося камня.

Когда же почерневшие городские башни озарил новый день, обнаружил Селитос, что может двигаться. Обернулся он к Ланре, и на этот раз не подвел его взор. Увидел он Ланре, объятого великой тьмой и смятением духа. Но Селитос все еще чувствовал на себе оковы заклятия. Раздираемый гневом и непониманием, вскричал он:

– Ланре, Ланре, что же ты наделал?!

Ланре же все стоял и смотрел на руины Мир-Тариниэля. Плечи у него ссутулились, как если бы он держал на себе тяжкую ношу. И, когда заговорил он, голос его звучал устало:

– Скажи, Селитос, правда ли, что я считался хорошим человеком?

– Ты считался одним из лучших средь нас. Безупречным считали мы тебя.

– Однако же я это сделал.

Не мог Селитос заставить себя посмотреть на свой разоренный город.

– Однако же ты это сделал, – согласился он. – Почему?!

Ланре помолчал.

– Жена моя мертва. Обман и предательство сподвигли меня на это, и все же умерла она от моей руки. – Он сглотнул и отвернулся, глядя вдаль.

Селитос проследил направление его взгляда. Отсюда, с горной вершины, виднелись столбы черного дыма, восходящие снизу, с равнин. И с ужасом осознал Селитос, что Мир-Тариниэль – не единственный город, который был уничтожен. Союзники Ланре разорили все последние оплоты империи.

Ланре обернулся к нему:

– А я считался одним из лучших! – Ужасно в тот миг было лицо Ланре. Горе и отчаяние искажали его. – Я, что считался мудрым и добрым, сотворил все это! – Он бешено взмахнул рукой: – Вообрази же, какую мерзость может таить в глубине души человек, что хуже и слабее!

Ланре посмотрел на Мир-Тариниэль, и нечто вроде покоя снизошло на него:

– Для них, по крайней мере, все кончено. Им ничто не грозит. Избавлены они от тысячи повседневных зол. Избавлены от страданий несправедливой судьбы.

– И от радости и чуда избавлены… – тихо добавил Селитос.

– Нет в мире радости! – страшным голосом вскричал Ланре. Камни раскололись от этого крика, и осколки эха прилетели и вонзились в них. – Любую радость, что вырастает тут, немедля глушат сорные травы. Я не какое-нибудь чудовище, что губит людей из извращенного наслаждения. Я сею соль, оттого что выбирать приходится между сорными травами и ничем!

И в глазах его не увидел Селитос ничего, кроме пустоты.