Сперва с ним долго говорил некий очень важный офицерский начальник с погонами, которого, судя по всему, объяснения нашего директора не полностью удовлетворяли, но потом они разговорились, и тут выяснилось, что дочь этого начальника служила в армии с племянником Иакова Вольфсона, в одном подразделении на одной и той же базе; и мало того, но эти двое еще и встречались когда-то. Но и этого было мало, потому что оказалось, что начальник был на свадьбе сына Иакова Вольфсона, потому что жена начальника приходилась двоюродной сестрой маме невесты, так что начальник и Иаков Вольфсон оказались практически родственниками. А еще обнаружилось, что Иаков Вольфсон и этот начальник случайно успели поговорить перед хупой, когда был фуршет, года три назад.
– А-а-а! – вдруг хлопнул себя по лбу безопасный начальник. – Точно! Ты тогда мне рассказывал об идее какого-то безумного проекта, и я еще тебе говорил, что… Да?! Да ты что! Серьезно? Кто же согласился? Это который из них? Из комитета по среднему образованию или по делам абсорбции? Да ну! Ты знаешь, мы с ним недавно встречались на шиве у Глузманов. Он плохо выглядит… Да, так говорят. Поздравляю тебя. Да, да, конечно, никаких проблем. Все, мы закончили… Да, конечно, я все понял. Мы приготовимся. Надо было просто раньше сообщить, будем знать. С радостью… Конечно, вы тоже. Ялла, хабиби, бай, бай, спокойной тебе ночи, извини за беспокойство.
Важный начальник положил трубку.
– Теперь я все понял: это программа “НОА”! Туристическая виза. Это ученица, а это ее мадрих. – Затем он обратился к своим подчиненным: – Примите к сведению: скоро конец учебного года, их будет много таких, с такими путаными документами. Они все отправятся по домам. А потом вернутся. В конце лета. Можно их не задерживать, если есть разрешение от родителей.
Потом он обратился к нам:
– Я прошу прощения, это в самом деле какое-то недоразумение. Но порядок необходимо соблюдать в целях вашей же безопасности. Хотите попить воды?
– Хочу, – сказал Тенгиз. – Ничего страшного, бывает. Мы еще успеваем?
Нам принесли воды.
– Успеете, мы вас проведем через экспресс-стойку для бизнеса.
Мы выпили воды. Чемоданы нам обратно упаковали. Очень качественно. Еще даже лучше, чем мы это сделали сами.
Сопровождать нас в следующих этапах пути безопасности было доверено Нааме и Ювалю. Они провели нас через экспресс-регистрацию, через экспресс-систему паспортного контроля без очереди и собрались везти нас прямо на самолет в экспресс-автобусе, потому что посадка уже закончилась. Но тут Тенгиз вспомнил, что не купил сигареты в дьюти-фри.
– Я пойду куплю сигареты, – сказал Тенгиз.
– Ты чего?!
Самолет вылетал через пятнадцать минут.
– Я не могу без сигарет.
– Купишь в Одессе.
– Мне нужны мои.
– Идите, – строго сказал Юваль. – Только быстро.
Мы ждали Тенгиза, Юваль общался с рацией, Наама зевала и плела у себя на голове колосок из желтых волос. Очень красиво получилось. Тенгиз вернулся минут через десять. Мы вышли в открытое пространство, где под ночным небом ждал персонально нам выделенный автобус.
– Я должен покурить, – он сказал. – Просто необходимо. Я не выдержу еще три часа.
– Но Тенгиз!
– Здесь нельзя курить, господин, – сказала Наама, стягивая кончик колоска голубой бархатной резинкой.
Она же упадет, эта резинка, через три секунды, она слишком растянутая.
– Курите. – Офицер виновато поправил темные очки. – Без вас не улетят, ваши чемоданы уже в самолете. Я тоже покурю, если вы меня угостите.
Тенгиз угостил. Они закурили.
– Прости меня, Юваль, – сказал Тенгиз. – Слиха, я должен был тебя сразу послушаться.
– Но вы правда похожи на араба, – тоже извиняющимся тоном сказал Юваль. – Что это вы мне рассказывали про гиюр? Это была шутка?
– Не шутка. Тут два пути – либо рыться в архивах, либо проходить гиюр. Последнее мне никогда не хотелось делать, а слетать в Одессу случая не выпадало. Раньше был железный занавес. А кто в Советском Союзе мог подумать…
Тенгиз махнул рукой.
– А зачем вам подтверждение еврейства? Вы собираетесь жениться?
– Я не хочу лежать за оградой.
Что такого страшного в лежании за оградой? По-моему, лучше, чем внутри. Или вообще без разницы.
Я представила Тенгиза мертвым. Я представила его неживым. Застывшее лицо и закрытые глаза. Желтую маску смерти. Куклу, из которой вынули душу. И хоть я никогда прежде не видела мертвецов, так живо вообразила, что у меня все внутри умерло. Как тогда, когда Натан вышел из класса. Мне было восемь лет. Три года. Три месяца. Я не умела переходить дорогу, не умела ходить и не умела говорить.
Я вспомнила про пол. Пол под ногами. Мне захотелось разуться, но я не стала так поступать.
– Сколько вам лет? – спросил Юваль.
– Ты же смотрел в мой паспорт, – сказал Тенгиз. – Разве вас не учат всю информацию досконально считывать и запоминать?
– Да, но… я… – Теперь на провинившегося школьника походил офицер.
– Пятьдесят не за горами.
– Так что же это у вас за мысли такие? Моему папе пятьдесят два года. Он каждое утро пробегает десять километров, даже я так не могу.
Тенгиз сказал: