Язык его пропавшей жены

В горницу вновь заглянула Марфа Посадница. На этот раз она с каким-то грозным осуждением обвела взглядом запозднившихся гостей и исчезла. Ферапонтов зевнул. Ему уже спать хотелось, глаза слипались. Велемир посмотрел на часы: дело шло к одиннадцати. Он торопливо продолжил:

— Лукашевич вот дал серьезное обоснование тому, что все современные языки произошли от славянских, выросших на русских корнях. А научные доказательства этому приводятся сейчас академиком Тюняевым, профессорами-лингвистами Чудиновым, Гриневичем, Троицким и другими отечественными исследователями. И они предлагают считать первородным языком палеорусский или палеославянский. Но их пока в сумасшедший дом не упрятали.

— Упрячут еще, — пообещал Черемисинов. Велемир мельком взглянул на него, а темп не сбавлял:

— Ученые всего мира интуитивно давно уже осознали происхождение языков из единого источника. Так, еще в семнадцатом веке немецкий философ Лейбниц, отвергая «еврейскую теорию» происхождения языков от иврита, склонялся к признанию единого первоначального языка. Его он предпочитал называть «адамическим», то есть ведущим происхождение от Адама. Другое, современное название — ностратический. От этого первобытного протоязыка произошли все семито-хамитские, индоевропейские, урало-алтайские и другие языки. Лингвистам СССР, где была хорошая школа исследования языков, удалось восстановить еще один протоязык — «Ден-кавказский», который являлся прародителем китайского и ряда других азиатских языков. А американский лингвист Джозеф Гринберг, пользуясь методами советских ученых, показал, что языки коренного населения Америки происходят из трех протоязыков, один из которых родственен «Ден-кавказскому»…

И на этих словах в горницу опять вошла Марфа Посадница, но на сей раз с топором на плече. Это был настоящий колун, которым дрова рубят. Или головы. Тонкий намек на многообещающее продолжение диспута. Первым дошло до Черемисинова.

— Пора по домам! — вскочил он со своего стула. — И не уговаривайте, Матвей Яковлевич, не останусь, в койку хочу.

— Да, надо расходиться, — добавил отец Владимир. — Засиделись.

— Ну, чего уж тогда… Надо так надо, — улыбаясь, ответил Ферапонтов. — Завтра продолжим.

А до полночи оставалось совсем немного.

Глава седьмая. В Юрьевец!

Вот уж никак Вадим не мог бы себе представить, что еще вчера будет преспокойно ужинать в московско-азербайджанском «Шеш-Беше», а сегодня, пятого июля поутру, мчаться на джипе в какой-то провинциальный Юрьевец. И, главное дело, зачем? Ради прихотей сумасбродного клиента и настырного любопытства невесты? Совсем пал в собственных глазах, подавили его волю с обеих сторон. Он злился сейчас и на самого себя, и на Марину, и на всех остальных. Чувствовал, что добром вся эта затея не кончится. Но ничего поделать не мог. Ехал дальше, не выходить же где-то в Опалихе?

Машину вел Иван, рядом с ним сидел Велемир Радомирович, а сзади — невеста, он сам и Гаршин. Все, кроме водителя, подремывали. «Железный парень, — подумал о нем Вадим. — Нам в контору как раз такой охранник требуется. Надо с ним переговорить при случае. А Толбуев? Ничего определенного сказать нельзя. Помешан на своих идеях-фикс. Жену его, конечно, жалко, но уже не вернешь. Сам только этого не понимает. Ладно, прокатимся в Юрьевец, встречусь со своей кузиной, а там будь что будет…»

И он тоже задремал. А когда позади остались Химки и Люберцы, очнулся, получив толчок в бок от Марины. Поскольку Гаршин рассказывал что-то интересное, и она не хотела, чтобы жених пропустил это мимо своих сонных ушей.

— Времени у меня было крайне мало, всего полтора суток, — говорил следователь, — но я подключил ребят из Управления, и пока одни делали почерковедческую экспертизу, я с другими рыл носом архивы КГБ. А третьи занимались твоей погибшей женой, Веля.

— Не называй меня так! — взорвался Толбуев. — Терпеть не могу.

— Прости. Но ведь так тебя и в школе звали. И Лена.

— Все равно не люблю. И она не погибла, а пропала.

— Хорошо. Пусть будет пока по-твоему. Я отправил одного смышленого паренька, Родиона, во Владикавказ, чтобы он хотя бы отчасти восстановил события. Хотя тринадцать лет прошло… Сам понимаешь.

— Нет, не понимаю.

— Какие за это время могут остаться следы? И потом все это давным-давно изрыто и перекопано журналистами. Вся трагедия освещена в прессе. По-моему, даже книга написана. Но если бы не Бодров-младший, никто бы этим не занимался.

— Выходит, ей еще повезло, что она попала под «Колку» вместе с его группой?

— Я другое имею в виду. Разницу между обычным человеком и фигурой известной, публичной. Бодров был талантливым артистом, символом времени, его любили. А попади под ледник простые лыжники-туристы, прошло бы без особой шумихи.

— А что может разыскать во Владикавказе ваш смышленый паренек? — спросила Марина.

— Сам не знаю, — честно признался Марк Иванович. — Но хоть какие-то зацепки должны быть. Ведь это последнее место, где видели Лену. Но когда? В две тысячи втором году. А это все равно что опрашивать глухонемых. Причем без сурдопереводчика.