Читаем Я помню музыку Прованса полностью

Мелодия аккордеона аккомпанирует кружению карусели, сиденья кренятся, наши ноги парят на отлете. Мужчины перестали разговаривать, чувствуется, что всем страшно. Жена мэра громко запевает известный вальс Мориса Шевалье:

Старая церковь в закатных лучах,Франция наша родная!Цветы и пшеница на летних полях,Франция наша родная!

Кружение ускоряется, ветер бьет в лицо, но прическа пока не растрепалась, а вот подол платья приходится держать – какая неприличная карусель. Загадочный голос позади меня кричит: «Ужасное изобретение! Какое ужасное изобретение!» Я разражаюсь нервным смехом, изо всех сил сжимая цепи. Поворачиваю голову, чтобы ветер донес мои слова, и кричу: «Пойте! Это придаст вам смелости!»

Незнакомые губы нетвердо выводят эти дорогие для участников Сопротивления слова:

Знакомые песни вдоль улиц летят,Франция наша родная!

Аккордеон играет все веселее, сиденья кружатся все быстрее. Я свободна, я лечу! Меня переполняет счастье, хочется вопить от радости! Тут моя туфля окончательно расстегивается, пальцами ноги я пытаюсь ее удержать. Ее срывает порывом ветра, и она исчезает в толпе. Я кричу и машу ногами, а голос позади меня поет еще громче:

Огромные планы, большие мечты,Могут они пару дней подождать.Эта брюнетка так нежно глядит.Франция наша родная!

Я не могу сдержать смех. Мы летим по темному небу. Я упиваюсь двумя последними строчками песни, представляю, что они обо мне, и мысленно рисую на луне лицо таинственного незнакомца.

Сиденья медленно опускаются. Как только адская машина останавливается, я оборачиваюсь – с раскрасневшимися щеками, растрепанными волосами и безумно колотящимся сердцем. Сзади никого нет.

С босой ногой я протискиваюсь сквозь толпу, умоляя святого Антония помочь мне найти туфлю. И вдруг вижу его – высокий, стройный, с темными волосами и веселыми глазами, он застенчиво улыбается, и в руке у него моя туфля.

Список того, что я надеюсь никогда не забыть

Мамино лицо.

Как танцевать танго.

Правила игры в крапетту[39].

Секретный ингредиент моего абрикосового пирога.

Смех моих малышей.

Имена тех, кого я люблю.

Басни Лафонтена.

Правила орфографии.

Куда я положила этот дневник.

<p>32</p>

Джулия откладывает дневник.

Растроганная чтением, она поднимает глаза на Феликса, тот неотрывно смотрит на нее. Жанина уже несколько часов спит в своей спальне рядом. Джулия рассказывает Феликсу о своих находках и неудачах. О прогулке по трюфельным местам, о бабушкиных откровениях и об открытии, сделанном Жизель. Она выложила ему все, а чтобы он лучше понял, прочла ему вслух отрывки из дневника. Повествование Жанины, прерываемое забавными списками, заставило его плакать, грустить и смеяться.

– Ну и характер у нее был! – произносит он.

– И до сих пор есть! – парирует Джулия. – Подожди, вот она поправится, тогда увидишь!

– Думаешь, это он, тот мужчина с фотографии, о котором Люсьена не хотела говорить?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза