Я из огненной деревни

Гродненщина, если приехать сюда с Витебщины или с Полесья, выглядит краем полевым, обжитым. Лесные угодья сохранились здесь только вдоль Немана и его притоков. Неманскую Берёзу обняла Налибокская пуща, а Щара притулила к правому берегу Липичанскую. Уже от самого Слонима вдоль этого берега тянутся, где тонкой лентой, а где и широкими полосами, дубовые рощи. Дальше от русла дубняк смешивается с елью и сосною, сбивается в ладные боры, которые только на подступах к селениям рассыпаются мелкими рощицами или, сойдя на болота, вязнут там и, став карликовыми березниками да сосённиками, чахнут в зарослях багульника-дурнопьяна.

Селений здесь мало, разве что где-нибудь над самой речкой приютилась у берега деревенька с многозначительным названием Великая Воля, давнишняя приманка для крепостных крестьян, для беспокойных бунтарских душ, которых нестерпимо мозолило помещичье ярмо и которых тянуло спрятаться от панской опеки в эту лесную глухомань. Заманчивые слова Великая Воля, Малая Воля вдруг снижаются в заземлённых названиях деревенек Копти, Гародки, Голынка… Своевольница Щара привыкла выбрасывать сюда, направо, жёлтый песок да рыжий шлак. Намыла песчаных кос – вон на десятки километров – целые пустыни, кое-где поросшие низким кряжистым сосёнником. Наносы урожайного ила и глины оседали слева, потому левый берег Щары издавна густо заселён, досмотрен – луг да поле, деревни, посёлки, фермы. Будто кто натряс вдоль долины этих селений. Хаты и клубы, школы, сельмаги, единоличные сарайчики, погребки, амбарчики и колхозные коровники, свинарники, парки машин, мастерские, склады. Скромное, как старая сказка, индивидуальное жильё крестьян; масштабное по размерам страны и эпохи общественное колхозно-совхозное строительство.

Василевичи, Павловичи, Низ, Остров… В своё время это были естественно вписанные в пейзаж зелёные селения. На околицах и на развилках дорог стояли тут богатыри-дубы, липы и клёны – посланцы языческих священных рощ, парламентёры в извечной войне между двумя богами – Полевиком и Лесовиком. Сегодня эти деревни застраиваются аккуратно, по плану.

В этих местах жил и работал на рубеже прошлого и нашего веков всемирно известный фольклорист Михаил Федоровский. Из таких сёл, как Дубравка, Трахимовичи, Василевичи, Павловичи, Низ, он черпал большим ковшом народные белорусские песни, сказки, поверья и поговорки, что составили семь объёмистых томов труда «Lud biaioruski», украсили славянскую фольклористику.

Земля здесь холмистая. Поодаль от речки, где на километр, а где и на два, и на три, напрямик через пригорки и долины, бежит дорога. От самого Слонима… неизвестно докуда, наверно, до батьки-Немана, куда-то под Орлю. Человеку, который будет ехать на автомобиле по этой дороге, может иногда казаться, что он видит Щару с птичьего полёта, так поразит его необычно извилистый жёлоб, каким его выгуляла себе за века эта озорница.

На каждом пригорке хочется постоять и полюбоваться, как хорошо и гармонично могут жить и творить человек и природа, если творят они согласно законам разума, совести, красоты.

Дорога не знает здесь отдыха. И вечером, и ночью ей надо нести вахту жизни – считать муки, радости и надежды заботливого дня, того, что уходит, и того, что должен родиться. Дорога, как лента какого-то циклопического магнитофона, проскальзывает между скатами грузовиков, которые движутся один за другим из Слонима в деревни на ночлег. И записываются на ленте-дороге события дня. Пишут на этой ленте протекторы автомашин, мотоциклов и тракторов, пишут ободья скрипучего воза, на котором старый колхозный сторож подвозит зелёный корм к колхозной ферме, пишут и писклявые колёсики детской коляски, которую счастливая молодуха в белых туфельках выкатила на деревенскую улицу этим тихим предвечерьем первый раз в жизни.

…Зимой 1942 года здесь, над Щарою, вверх и вниз от Слонима, случилось такое, что дорога – свидетель этих событий – перестала понимать, по какому она идёт свету и в какой свет ведёт: на тот или на этот… Даже если бы случилось чудо, если бы обрела дорога дар речи, не смогла бы вразумительно рассказать нам об этом. Она спрашивала б у нас объяснения причин так, как спрашивают люди – свидетели событий, те, чьи голоса мы записали, а потом сняли с настоящей ленты настоящего магнитофона, чтобы подать их буквами и словами.

«…Как, говорите, для меня начинался день? Они пришли к нам в субботу, немцы. Называлось – это акция против партизан…»

Рассказывает Пётр Иосифович Савчиц в деревне Гародки:

«…Приезжают немцы. И сразу оцепили деревню: поставили тут пулемёт, потом и там поставили – кругом оцепили. Ходит староста с немцами и зазывает идти на проверку паспортов. И надо только обязательно забрать из дому семейный список. Ведь тогда так было, что над дверями должен быть список семьи. Начали люди сходиться туда, куда они указали. Они вынесли стол, скамейку поставили. Проверять, значит.

Я сам подошёл также. И забыл этот список, холера его знает. Говорю старосте:

– Список забыл.

А немец говорит по-польски:

– Нех иде пшинесе[48].