Я из огненной деревни

Я пошла додому. А мой хозяин дрова пилит на дворе. И говорим мы: чего это там так стреляют?.. А потом глядим: через поле идёт цепь немцев. Нам уже было некуда утекать… Може, мы и могли б утечь, но человек же думает: «Мы же не виноваты. Что ж они нас душить будут или бить». А моего ребёнка не было, у мамы был он. Как пошли они по деревне, так сразу зашли и к нам, хозяина, Павлика моего, вроде бы забрали… Не, не тогда забрали, вру я уже. Дитя принесли хлопцы мне, мои братья. В том конце брали молодых в Германию, так моя мама говорит:

– Несите вы Мане дитя, а то и её заберут.

Потому что я молодая ещё была, с 1922 года.

И вот пришли они Павлика забирать в Германию. Мы с его матерью плачем, просим, чтоб не забирали. А немец мне… Я уже семь классов кончила, и уже немного понимаю, что они говорят по-немецки. Чтоб и я, говорит, дитя оставила с матерью, а сама в Германию, и тогда будет «гут». Как мы ни просили с мамой, как мы ни плакали, всё равно забрали Павлика и погнали на деревню. Потом вышла я… Был оттепельный, тёплый день, я это дитя укутала и вышла. Встречаю знакомого полицая и говорю ему:

– Федя, что это будут делать?

– А я ничего не знаю.

Я иду, всё равно иду. Павлика гонят, и я сзади иду. И ещё раз спрашиваю у полицая, а он ещё раз говорит, что ничего не знает. Свой парень, может, меня и провожал не раз. А потом говорит:

– Если хочешь, дак гони коров…

По третьему разу только мне сказал. Стали нас сгонять в одну хату, к Костику Тихону. Пришла я и говорю своему мужу и дядьке:

– Наверно, будут что-то с нами делать. Потому что мне Барановский сказал, чтоб гнали коров…

Это теперь уже люди живут роскошно, а тогда ж, известно, как было. Штаны латаные. Павлик говорит:

– В Германию повезут, так ты хоть беги штаны мне лучшие возьми.

Я и побежала, мы недалеко от Тихонов жили, наискосок.

– И табаку возьми, и еды возьми.

Мы согласились с его матерью, что дитя у неё побудет. Мать говорит:

– Если вы так останетесь, то и будете жить.

А он говорит:

– Я никуда не пойду, всё равно утеку.

Это мой хозяин.

И мы так бегали, бегали, то табаку, то того, и дитя моё осталось в разрыве. Я бежать, а немец как крикнет: «Альт!» – так я вернулась, и дитя это взяла на руки.

Его погнали уже, а меня оставляют с ребёнком. Посчитали людей, и меня посчитали. Стою я вот так около дверей, а он у меня – ребёнка из рук, немец, и отдал другой. Это была Яся Карповича тётка. А меня – за двери:

– В Германию, будет «гут».

Погнали мы тех коров. Снегу много было. А мы не идём по дороге, а сбоку. И так я уже устала, так устала. А Павлик говорит:

– Баба, хоть и не можешь, а шевелись. Сейчас дойдём до леса.

Дошли до моста, а тут эти танки… Или эти машины идут… И видим – подводы едут по переходам, а какие подводы – мы не знаем. Може, немцы, може, кто там, чёрт его знает. Тут дальше мужчины стали присматриваться, ещё двое с нами шло… Я ж и говорю, что тогда никакая хвороба не брала. Може, два километра человек босой по снегу шёл. А теперь чуть что – и уже… А потом увидели, что это свои на подводе. Пошли мы, поглядели, что нема нигде ничего – и кинулись в лес…

А потом я зашла на мамин двор. Я ж знаю, сколько душ надо чтоб было. Сколько человечьих огарков. А поглядели – нема. Батьку-то мы вроде видели, что его забрали с конём, а моя мама – я ж не знала где.

У Костика Тихона в хате лишнее дитя было убито и сожжено. Може, это и моё? Може, его Костиковы дети куда под печь затащили, или куда?..»

Алена Казимировна Каминская. Тихань Слуцкого района Минской области.

«…Снегу было много, мороз был большой. А потом шёл карательный отряд. Остановился у нас в Тихани. Потом пошли на Гандарево, на Красную Сторонку, Левище, Подстарево, Старево… Пожгли, поубивали, скот забрали. Людей в Германию забрали молодых. А старых поубивали. И детей.

Ну, что они ещё делали?..

Человек их двенадцать или десять зашли к нам. Халаты – в крови. Бабы спрашивали старые у них:

– Что вы делали так?

– Гусям головы отсекали, – говорят они. Во, так они говорили.

Ну, нас вызвали на улицу, тиханцев, построили так в ряд, наставили с одной стороны пулемёт на нас, с другой стороны – пулемёт. И шёл офицер с немцем и отбирал молодых в Германию. А мы так с детьми остались в этом ряду. Потом приказали нам собрать: подушечку, одеяло, на три дня еды, и полицаев поставили в калитках, чтоб эти уже не заходили, кого в Германию отобрали. Ну, мы так вынесли им на улицу еду, всё собрали. Их погнали, молодых, в Германию. Забрали скот.

А эти десять или двенадцать немцев заехали в Лазарев Бор. Поехали туда, глядим – горит. Стрельбы наделали. Там людям сказали, что если встретят немцев со столом, хорошо встретят, дак они жечь не будут. Они их встретили столом уже, аккуратно. Они всё забрали, тот стол перевернули, а людей позагоняли в хаты, сожгли, а скот забрали. Молодых тоже в Германию отобрали и погнали…»