Я из огненной деревни

Отец один пришёл, сына своего узнал, он наверху был, и похоронил на кладбище. Целенькие все были, непосгорбленные и ничего. Словом – они травили. Если бы кидали живьём, дак человек корчился бы, гнулся бы в воде, а то они целенькие, ровненькие. Лежали, как их побросали, так и лежали…»

Каратели старались, чтоб их работа была «чистой», чтоб её в деревне тогда никто, кроме их самих, не видел. На берегу Припяти людей сажали в те «салатовые автобусы», в каждом из которых помещалось до шестидесяти человек[69], в дороге до деревни люди удушались выхлопным газом, около колодцев их хозяйственно раздевали и голых бросали вглубь. Всё делалось настолько исправно и тихо, что те, кто оставался тем временем около реки, сидя на земле лицом от деревни, ничего не видели и не слышали. Те же, кто был в тот день осуждён не на смерть, а только на временное изгнание из родной деревни или на вывоз в Неметчину, были уже выгнаны и вывезены из Костюкович. И всё же видела Дарья Гусак, когда её гнали мимо, как готовили для людей колодцы, видела и тот «салатовый автобус»… Видела, однако не знала, что тут к чему, и разобралась более-менее только после, значительно позже, когда над теми карателями, которым не удалось удрать или замести следы, состоялся суд, и на суде том побывали люди из Костюкович.

Определение «Чингисхан с телеграфами» принадлежит А. И. Герцену. Символ бесчеловечности виделся ему в середине минувшего столетия вооружённым уже не только саблями да луками, но и телеграфами, пароходами, железными дорогами, ружьями Минье и ракетами Конгрева…

Уничтожая мирное население, фашистские чингисханы разных рангов пользовались и методами своих предшественников, и новой, совершенной техникой. Были у них автоматы, мины, автомобили, радио, бронепоезда, самолёты и суперновинка – их изобретение – Sonderwagen или Gaswagen – душегубка, передвижная помощница концлагерных газовых камер.

Альберт Шпеер, министр вооружения и военной промышленности Третьего рейха, отсидев двадцать лет, отмеренных ему на Нюрнбергском процессе, написал «Воспоминания». В этой книге про своего друга и фюрера он говорит так:

«Гитлер был первым, кто сумел применить технологию для целей массового преступления»[70].

Сколько мук, сколько ужасающей античеловечности стоит за словами этого компетентного свидетельства!..

«Селекция»

Приходит очередной эшелон с «переселенцами» с Балкан или с Востока, людей выгружают, грабят их вещи в казну рейха, самих гонят колоннами в лагерь и, построив, выбирают, разводят: кого сразу в крематорий, в огонь, а кому ещё, пока голод не съел их мускулы, работать на пользу фашистской Германии.

«Селекция» – так это называлось в освенцимах и майданеках.

Цели, которые фашизм осуществлял на фабриках смерти, в концлагерях, реализовались также и в белорусских деревнях. И тут – с одной стороны, массовое уничтожение «ненужного» населения, а с другой – охота на рабов, ловля людей для работы в Германии.

«Селекция», отбор: кого убить сразу, сжечь сегодня, на месте, а кого завтра – тяжёлым трудом, голодом в Германии. Цели – те же, что и в лагерях смерти. Только приёмы, методы – приспособленные к условиям, когда жертвы, люди не окружены колючей проволокой, когда вокруг поле, кусты, партизанский лес…

Стефа Петровна Коваленя. Осово Солигорского района Минской области.

«…Война была, мои милые. Мужчины спасалися, а мы бабы, думали, что мы будем жить, что это мужчинам надо спасаться. Я вижу, что очень едут подводы. Говорю:

– Ты утекай, а я буду с детками.

А он и сбежал, спрятался. Дальше едут, приехали, окружили, оцепили – уже нам некуда. Забрали нас. У меня шестеро детей было. Больная лежу. Меня пришли и выгоняют. А у меня дитятко грудное было, маленькое. И все детки дробненькие. Один теперь живёт, а те погорели. Забрали нас, повели в гумно.

Зашла я туда, а хозяин там – поймали, завернули где-то…

Отсюда нас погнали в Забродье. Забродских попалили раньше, мы не видели. Загнали нас в сарай. Взяли они этих людей и ставят. Которые с детками – тех в одну сторону, а этих, которые свободные, здоровейшие – тех в другую. Дак тех погнали, а нас – там гуменце было такое – нас туда. А те, которые здоровейшие были, говорят:

– Зачем нам дожидаться, чтоб нас побили, уничтожали, давайте двери сломаем. Дак кого убьют, а кто утекёт.

А они, должно быть, услыхали, какой-то переводчик там был. Они сейчас двери открыли:

– Кто желающий на работу?

Ну, эти вышли. А я куда с детками пойду, детки у меня дробненькие. Сама негожая была.