Я из огненной деревни

«…Меня три раза на ступу клали. Спина моя была чёрная, как котёл. Видели люди. Ну, такая была ступа, как раньше крупу толкли. А они ту ступу перевернули, тебя грудью на неё положат, а руки назад, накрест, и держали, и тебя били. Три раза клали и били. «Где партизаны?» Загнали нас в хату. Передо мною шесть человек убили. Что они ни делали! На ступу положат, головой к порогу. Вырезали тело… Железо раскаляли и прикладывали… Шесть человек убили передо мной. Годов по пятнадцать-шестнадцать. «Партизаны! Вы нам спать не даёте!» И били…

Я чуть живая была. А когда уже опомнилась, гляжу – разбегаются люди, хаты горят…»

(Мария Алексеевна Гладыш. Мосар Ушачского района Витебской области.)

«…Из нашей деревни уловили девушку. Они над нею надругались. На кладбище потом нашли её. Уже неживая лежит и конфета… в зубах… А другую убили в саду.

Вот так лежит – навзничь, присыпана, – после мы осмотрели. Платье всё порвано на ней…»

(Ганна Захаровна Дядёла. Видоки Верхнедвинского района Витебской области.)

Бабусе, которая это рассказывала, за восемьдесят лет, она лежала в кровати, уже совсем немощная. Дочь её Барбара Ясюкевич (в хате примак) и соседка Наталья Подгайская, которые хорошо помнят те дни, уточнили шёпотом про ту конфету… Бабуся не смогла сказать: или по душевной деликатности, или из-за уважения к памяти бедной мученицы.

«…Как она кричала! Все млели. Тут же вот, в байне, был такой большой гвозд, сантиметров, може, двадцать. Дак они взяли тот гвозд да ей в грудь… Самокованным гвоздом – в грудь…

А тётку мою на штыках подняли…»

(Ганна Прокоповна Грибовская. Латыгово Верхнедвинского района Витебской области.)

«…А ещё и до расстрела издевались: и вилами кололи, и ногами топтали, и били – ой!.. Дети малые были, дак по живым ногами ходили… А некоторые знали, что немцы яйца любят, несёт которое дитя ему яичек да просит, чтоб не убили. А он как даст ему ногою, дак оно и перекувыркнётся – и с ногами по нему пошёл…»

(Мария Михайловна Скок. Павловичи Слонимского района Гродненской области.)

Тут вспомним ещё и рассказ Акулины Ивановой[68] о том, как фашистскому офицеру мало было своими ногами душить положенных в хлеву на навозе детей, женщин и стариков, и он привёл коня…

Примитивное, ручное зверство – извечная кровавая работа нелюдей.

А было оно, зверство, в новом, усовершенствованном виде, оснащённое современной техникой. Были мины.

Рассказывает бабуся Акушевич, Александра Наумовна, из деревни Столпище Кировского района Могилёвской области:

«…Там было человек двести из разных деревень. В камере. Со мной две девочки было, племянницы. А наши самолёты налетели. Дак они нас и заминировали. Постреляли и заминировали.

А я была неубитая. Ранена в обе ноги. В одну попало, и эту переломало. Дак я притворилась как убитая. Так вытянулась. Кровь на мне – тех, что убиты…

Один нас стрелял из автомата, а другой светил. А потом поглядели, что все убитые, и принёс это… И кладёт… А я думала, это, може, какая бляха, – я ж не знала, что это мина.

Ну, мы уже лежим. И ещё со мной было две, тоже не убитые: одна женщина и моя племянница, младшенькая. Женщина встала и говорит:

– Знаешь, они отступают!

А я говорю:

– Лежите молча. Будем молчать.

Дак она на чердак залезла.

Ну, а я уже лежала, пока наши пришли.

Слышу – двери открыли. Открыли, поглядели и пошли. Это уже наши – красные. Я стала ойкать, стала звать. Одна женщина с ними была, она через порог голову – и говорит:

– Ой, оечки! Женщина живая!.. Мамаша, не становитесь на провод, у вас тут заминировано!..

Они на порог взошли, заплакали. Наши уже. А я девочку разбудила, которая живая, младшую. Она спала. Пять годочков ей было. Наши её позвали:

– Доченька, иди к нам!

А она:

– Отойдите, немцы! Вы мою мамку убили, я к вам не пойду.

Дак солдаты её взяли как-то через мину. Мина ж лежит!..

Я только слышу, что они говорят это. Лежу и трясусь. Они говорят:

– Подай, мамаша, руки и скинь битых с себя. Как же я их скину!..

Один взялся за меня, а тот взялся за этого, а третий снова за этого – и давай тянуть. Как потянет, дак эта нога, что переломана, – в эту мину, в этот провод. Как в провод, дак эта мина – хлоп! Разорвалась. Тех всех и поранило троих. А я уже кричу:

– Ноги поотрывало!

Я воды прошу, а он говорит:

– Воды нету.

Они её отравили, немцы.

– Нет, мамаша, – говорит мне, поглядевши, – ваши ножки целы.

Перевязали меня, и тех солдат, и нас повезли…»

Было радио. Оно не только координировало работу карателей, как средство связи, – оно их тогда и веселило.