Я из огненной деревни

Пошли в другую хату, к соседу. А я осталась одна. Что ж мне делать? Слезла я с этой печи. Так, слышу, выстрел у соседа. Мама лежит вот так, убитая. Кровь фонтаном бьёт. Брат и сестра убитые на койке, фонтаном кровь бьёт. Что ж мне делать? К жизни я ещё стремилась. Судьба такая на свете. Я тогда открыла погреб, дощечки две, залезла в погреб этот и закрылась сама с собою. Когда я туда залазила, то увидела, что одна хата горит… Наверно, будут и эту жечь. Дымом мне будет хуже душиться – лучше пусть они меня выстрелом! Давай вылезу. А как я залазила в этот погреб, то мама лежала вот так, убитая, на полу, а у меня была блузка белая, то она затекла кровью. Плечи затекли кровью. Я и не видела, после осмотрелась уже. Я вылезла и выползла в огород. Так вот две грядки были, мама бураков посадила там. Я в борозду влезла, ничком легла, распласталась – нехай тут уже… Слышу, они там у соседа строчат… Хотела бы, чтоб земля провалилась, да чтоб этак поглубже. После слышу: идут жечь нашу хату.

– Вот, говорят, наверно, удирала, в огороде убили.

Слышу я это, слышу, а не повернусь, не могу… Как они будут вот так стрелять… Я ж видела, как маму убивали… Не повернусь, ни головы не поверну – убивайте и что хотите! Лежу, лежу так… Они пошли, хату подпалили. Хата горит, на меня искры… Мне уже трудно. Искры сыплются. Где уже кофточка сухая, она тлеет. Я возьму так вот земли – и так во облегчу. Посыплю – и легко мне. Чувствую – тут уже около пояса мне печёт, тлеет. Я опять этой рукою… А они, вот, занялись соседями, пошли к соседям хату жечь. Ой, как трудно, тяжело! Слышу – они говорят, и по-нашему, и гергечут всяк… Никак мне не выползти. А после они в третью хату пошли, убивать. Потом я – так вот, так вот, как говорят – по-пластунски, локтями, локтями, как змея какая, выкатилась из этих гряд, вкатилась туда, где картошка посажена. И лежу в разоре, тоже в борозде. Выстрелы. Пули – тив-тив-тив! Деревня горит, брёвна валятся, искрит… Ой, конец свету. Я думала, что я уже осталась на свете одна. Конец свету, а я одна, что я буду одна делать? Мне страшно уже одной жить… Я думаю, что и во всех деревнях так, и уже конец свету, и больше народу не будет. И свету не будет.

Лежала я, лежала, пока это всё не погорело. После уже, когда солнце повернуло за полдень, села я уже. Тихо стало – ни пули не свистят, ничего… Гляжу, а Амлишево, другая деревня, горит. Всё, думаю я, конец всему… Что мне делать? А ещё, вот, деревня Горелое – не горит. Думаю: пойду я туда, там люди есть. Собралась и пошла. Шла по деревне, босая, голая, в крови эти, плечи, у меня были… Туда, за речкой, это Горелое. Минула я деревню свою… Вся деревня горит, эти трупы шкварчат, горят синим огнём – люди горят. Поглядишь – и мне уже одна путь: иду в эту деревню уцелевшую…

Оглянусь я – за мной дядька бежит. Как я оглянусь – он рукою махнёт и махнёт, а я – ещё, я – ещё!.. А дядька этот за мной. Он бежит, а мне кажется, что немец в комбинезоне. За куст спряталась. А уже обессилела, не могу… Со страху, со всего тамака… За куст заслонилась – ну, тут уже меня убьют… Глаза так вот закрыла и сижу…

Подходит этот дядька.

– Кто это? – говорит.

Гляжу – знакомый, Неверка Владя.

– Ай, – говорит он, – как ты одна осталась?

Уцепилась я за него, а он:

– Тихо, не плачь. И я только с жёнкой остался, всю семью убили. И мать убили. А я через окно утёк. Пойдем на Амлишево, на болото.

А то Амлишево горит… Всё сгорело, а амлишевцы в болоте сидят. А моя тётя была в Амлишеве. Я рада этому дядьке: что ещё на свете человек есть! Да ещё подсказывает, что ещё и тётя моя есть, в болоте сидит…

И пошла я с тем человеком туда, в болото. Пришла, правда, тётю свою нашла с семьёю, и стали мы уже…

Ой, ой, как уже трудно было…

Уже в болоте я осмотрелась, что все мои плечи в крови – уже от мамы и от брата, от сестры… С кровати капало, лилось. Мамина кровь меня и спасла, только мамина кровь.

Если б не эта кровь на мне, то и могли бы они меня полоснуть.

Жила я одна, одна, а потом замуж вышла, и замуж мой плохой – мужик жуликоватый, меня бросил, детей бросил, трое детей, три девочки. И я борюсь, их учу, добиваюсь. Правда, первая замуж вышла, десять классов кончила и замуж вышла – ради меня вышла:

– Мама, говорит, будем младших учить. Я тебе буду помогать под старость.

Хорошая она, в Лонве живёт. Одна в техникуме, а меньшая – восемь кончила и тоже хочет учиться. Осталась я одна – из-под пуль вышла, из той крови, дак нехай хоть дети мои живут, чтоб они в люди вышли…»

Рассказывает Вольга Фоминична Гайдаш из деревни Первомайск Речицкого района Гомельской области:

«…Четырнадцатого мая сорок третьего года немцы спалили нашу деревню. Мужа моего взяли партизаны-ковпаковцы осенью сорок второго года, и две недели спустя мы переехали в лес. За Ковпаком у нас пошло человек восемьдесят. В лесу мы, партизанские семьи, сидели всю зиму. После нам пришли, сказали:

– Кто у Ковпака, то вы не бойтесь, вас расстреливать не будут.