Ниже представлен объективный, насколько возможно, и краткий отчет о физическом состоянии субъекта, Кристофера Эрика Хитченса, наслаждающегося пятьдесят девятым летом жизни в момент написания данных строк. Препятствия к продолжению данного наслаждения приведены ниже в специально неупорядоченной последовательности.
Субъект — обладатель набора славных генов, доставшихся от обоих родителей, и несколько десятилетий безжалостно эксплуатировал это наследственное преимущество. Первичный осмотр характерных черт лица, в том виде, как те мелькают в зеркале для бритья, выявляет относительную немногочисленность складок или морщин и весьма приемлемый минимум двойных или тройных подбородков. Не исключено, однако, что в момент осмотра кожа натянулась так плотно по всему телу (как на морской свинке) по причине холода. Более того, эффект легендарных голубых глаз и длинных, загнутых вверх ресниц (неотразимый на протяжении целого ряда лет для обоих полов на пяти континентах) несколько поблек вследствие разрушительного действия красных угрей и блефарита, в иные дни сообщающих лицу причудливость, а временами создающих прискорбное впечатление, что лицо осыпано перхотью. Возможно, поэтому бриться по утрам субъект предпочитает в облаках сизого сигаретного дыма, окутывающего все туманом иллюзии. (К сведению — это никак не объясняет привычки субъекта курить в душе.)
Зубы клыкастые, иногда именуемые «британскими»: крепкие, хотя и неровные, и приобретшие тревожный желто-коричневый оттенок, вероятнее всего, вследствие потребления крепкого кофе, а также никотина, пино-нуар и прочего спиртного.
Двигаясь южнее и минуя практически исчезнувшую шею, обрывающую верхние пуговицы и не дающую затянуть галстук, мы подходим к груди, густо покрытой мехом, который, наряду со слоями жировых складок, позволяет субъекту отважно встречать зимний сезон с почти медвежьей беззаботностью. Оная грудь тем не менее самым неутешительным образом перетекает в антресоль, и, не будь детородное достоинство столь выдающимся, нам представляется, что субъекту было бы трудно отыскать чертову штуковину (не говоря о том, чтобы просто увидеть ее).
Немногим лучше дела и на отлогих склонах, являющих некое гротескное сочетание пышных бедер и тощих голеней, крутой спуск которых заканчивается в стопах, как чересчур коротких, так и чересчур широких. Сочетание крысовидных когтей и слоновьего подъема вынуждает субъекта к крайней осторожности в тех местах и, разумеется, в те моменты, когда он снимает обувь. Неизменно и отовсюду доносятся неподтвержденные сообщения о народных протестах, возбуждаемых этим действом. Также и руки, очень маленькие и одновременно очень пухлые, никак не свидетельствуют в пользу представления о наличии у человеческого рода общего с менее развитыми видами обезьян предка. На руках ногти обгрызены, а на ногах напоминают когти и начинают загибаться по образу и подобию Говарда Хьюза (вероятнее всего из-за стойкого уклонения субъекта от любой деятельности, которая требует наклона).
При рассмотрении спереди в одетом виде субъект напоминает тугую диванную подушку с конским волосом или (по кое-чьему мнению) презерватив с наспех запихнутым старым носком. В боковой проекции являет собой авокадо, а иногда по утрам — то же авокадо, только полностью утратившее питательность (однако не цвет зеленого аллигатора). (К сведению: порою также видна и осязаема шишковатость и пупырчатость этого знаменитого лакомства.) О виде сзади можно единственно сказать, что он соответствует переднему, хотя и со значительно меньшим количеством частностей, а равно, к счастью, и волос. При осмотре собственно сверху у субъекта заметно наличие чуть большего волосяного покрова, нежели у иных мужчин его возраста, однако оный угрожает превратиться в кипу прядей табачного цвета, беспорядочно разбросанных по общепризнанно крупному черепу. Субъект постоянно издает запах, характерный для незаконного собрания (людей или субстанций) в свиных лужах Теннесси или на более отдаленных и примитивных островах Шотландии. На вопросы об источнике данного зловония отмалчивается, а иногда делается агрессивным. Для меня и прочих членов настоящей комиссии, а также уже не столь многочисленных ныне здравствующих друзей и родственников субъекта остается медицинской тайной, как он еще способен выполнять то, что упорно продолжает называть своей «работой».