И только море запомнит

– Я вас разочарую, у меня нет ни одного платья, которое я могла бы надеть, чтобы явиться на прием, – О’Райли начинает с самого безобидного, чтобы подкинуть дрова в пламя постепенно. Она двигается так, будто ищет половицу, на которую правильнее будет наступить, чтобы лорд получил неожиданный удар по пятке. – К вашему сожалению, я буду в камзоле, как полагается человеку моего статуса – капитану корабля. Я же теперь полноправный капер. Значит, могу носить форму. И я не для того бежала из Ирландии, чтобы сейчас расхаживать по балам и плясать под вашу дудку.

Кеннет щелкает языком, он блуждает взглядом меж деревьев, разглядывает диковинную птичку на ветке. И только удовлетворив свое любопытство занимательным зрелищем чистки перышек, произносит:

– Никто не просит вас плясать под мою дудку. И я не смею даже думать об этом. Вы… слишком горды для этого.

Лорд отводит взгляд в сторону, что делает его слова менее похожими на комплимент. Но Моргана не сомневается – это он и есть. Что даже неожиданно, хотя между ними давно начал таять лед равнодушия и отстраненности. И ее душа не может не тянуться к захватчику. Есть в Бентлее то, чего не найти в другом мужчине. Он безобразен внутренне, красивое лицо скрывает сущность дьявола, но, может, ей и нужен всегда был дьявол, способный усмирять и карать.

Представлять Бентлея как своего партнера не только по делу странно. Моргана каждый раз упирается в закрытую дверь, когда пытается сама с собой обсудить противоречивые и опасные чувства. Ее гавань будто горит вместе с портом, а она все надеется выйти в море, то и дело неумело управляясь с такелажем и дымящимися дырявыми парусами.

– У вас есть платье. Одно. Конечно, оно не подойдет для приема, я понимаю. Но, думаю, мы можем что-нибудь с этим сделать. Таковы правила, мисс О’Райли. Не лишайте меня удовольствия порадовать вас, как обычную… девушку новыми роскошными одеждами.

– Поверьте, вам это не доставит никакого удовольствия.

* * *

После полуночи Моргана уверенным шагом направляется в сторону борделя с громким названием «Будуар аристократки». Самое престижное заведение Нассау открылось только несколькими часами ранее, а значит, людей там больше, чем могут вместить в себя удушливые залы и комнатки. Почему-то, подчиняясь европейской моде, хозяйка борделя считает правильным открывать его в темное время суток, хотя работай оно без перерывов – отбоя в клиентах у них все равно бы не было. В гавань прибывают каждый день все новые и новые люди, большинство из них мужчины, три четверти этих мужчин имеют состояние и готовы его потратить на шлюх. Но хозяйке виднее, а посему Моргана рассуждает о ведении такого сложного дела, как публичный дом, лишь у себя в голове. И правильнее будет, если дальше нее все это никуда не уйдет. Хотя она и подумывала раньше остепениться, устроить публичный дом и не знать больше никакой печали, денег бы в ее жизни стало еще больше, но страстное желание отвоевать Ирландию из рук английских захватчиков не покидает и заставляет двигаться вперед без остановки.

Окна «Будуара аристократки» горят призывными огнями. Громкие крики разносятся по всей улице. Не очень трезвые матросы с пиратских судов да офицеры «Приговаривающего» заходят в помещение. И Моргана не сдерживает усмешки. Именно то, о чем она и думала. Люди Кеннета обязательно сунутся в бордель, ну а вот сам лорд скорее предпочтет пить чай в доме губернатора, рассуждая из вежливости о дорогих картинах и тяжелых гардинах в гостиной.

Она прекрасно помнит, как проходили подобные вечера у них дома. И всегда было пыткой сидеть с прямой спиной, отведя в сторону руку с чашкой, то и дело дрожавшей от неловкого движения соседа по столу. Светские разговоры о погоде, о делах насущных, о том, каким ребенком беременна жена кузена, проживающего на окраине Дублина, и сколько англичан сегодня промаршировало по улицам. Обычно она предпочитала отвлечь всех скрипкой. Взять в руки, встать, подобно мраморной статуе, и начать играть какую-нибудь избитую мелодию, в которой просто невозможно сфальшивить, или вспомнить Вивальди и его «Времена года». Конечно, можно было припомнить и Джузеппе Тартини[27], но уж его в их доме не больно и жаловали. Хотя никто и не запрещал ей упражняться в библиотеке, занимая этим почти все время, особенно в тяжелые голодные дни.

Не самые лучшие воспоминания.