И только море запомнит

Моргана переступает порог публичного дома, тут же оказываясь в центре самого шумного общества Нассау. Бывала он в этом борделе и в лучшие его дни, когда устраивали самые настоящие театральные представления, где ее любимица Аделина выступала почти что Евой, а ее младшая сестрица Кларисса (очень странное сочетание имен, но Моргана никогда не была уверена, что это не так полюбившиеся на Багамах «псевдонимы») играла на клавесине, то и дело ошибаясь и растопыривая пальцы так широко, что они казались кривой когтистой лапой птицы. Но лучше музыканта у мамаши Донны не было. А сама О’Райли еще не настолько опустилась, чтобы играть в борделе «забесплатно». Да и, в сущности, никого особо и не волновала музыка, когда все были заняты удовлетворением первостепенной мужской потребности.

Некрасивый лейтенант Барнетт, его сложно узнать без напудренного парика, замечает Моргану, но предпочитает быстро скрыться из поля зрения, чтобы капитан пиратов не получила новый повод над ним поиздеваться. Плотная проститутка с неохватным бюстом и юбкой, покачивающейся, как колокол, льнет к Барнетту, а он и не против, только тащит ее все дальше и дальше в глубь душных комнат. Подвыпившие офицеры – самые омерзительные создания, каких только доводилось видеть О’Райли. В обычной жизни каждый старательно пытается притвориться приличным человеком. А в борделе маски спадают. Интересно, что скажет лорд Бентлей Кеннет, если увидит, как Барнетт залезает под корсаж проститутки, не стесняясь никого и ничего вокруг себя.

Пьяницы, шлюхи, воры, лгуны
Жариться в пламени ада должны[28].

Злобный стишок неожиданно всплывает в мыслях. И Моргана неудовлетворенно подмечает, что она подходит под три из четырех определений. А значит, где-то в аду для нее уже заготовили огроменный котел.

Заприметив хозяйку Донну, О’Райли направляется прямиком к ней. Как она и помнила – тучная леди, так туго затянутая в корсет, что напоминает собой вазу, стоит в проеме, ведущем на темную лестницу. Ее синее платье выбивается из общего красновато-коричневого интерьера борделя, но тем и лучше – никто не пропустит мамашу мимо глаз.

– Госпожа Донна, – почти ласково обращается к мамаше капитан.

На манер мужчины она берет опухшую красноватую кисть, перетянутую золоченым браслетом с одним потерявшимся камнем, и целует кончики чистых пальцев с коротко стриженными ногтями, напоминающими по форме кривую трапецию.

– Капитан, – Донна сальным взглядом скользит по ее лицу.

Моргана знает, о чем думает сводница. Если бы не уродливый шрам, рассекающий щеку, губу и бровь, она бы еще года три сошла за первый сорт. У мамаши глаз на такое наметан. И она не может упустить из виду благородное происхождение О’Райли, прикрытое суровой закалкой моря. Донна бы не отказалась от любой новой девицы, что хотя бы немного умеет отвечать дерзким клиентам и не подкладывает в корсаж тряпки, чтобы приподнять грудь.

Она бы продавала ее настолько дорого, насколько позволяет ей совесть. А значит, неприлично дорого даже по меркам Нассау. Но вслух, конечно, Донна никогда такого не скажет Моргане. И лишь улыбнется, сверкнув пустотой, где должны находиться два зуба.

– Мне нужна ваша лучшая девица.

Донна хихикает, ее смех – скрежет костей под ногами, хруст раздавленной фарфоровой крышки от сахарницы.

– Джуэл сейчас обслуживает другого клиента. Но если вы хотели бы обождать, то пожалуйста. Я потороплю, а то задержались.

– Я не о Джуэл.

Кажется, Джуэл Брукс, обычная рыжая потаскуха лет восемнадцати, мелькала перед О’Райли несколько раз. Но никогда не возбуждала такого интереса, как Аделина, чьи черные волосы в блеске тусклых свеч почти напоминают уголь.

– Так кого же вам, капитан? Может, Сесилию? Или Эмму? – мамаша Донна отводит руку в сторону, ведет покатыми плечами, перебирая каждую девушку своего борделя.

– Аделину, – с нескрываемой теплотой, сверкнув несколькими перстнями, произносит Моргана. – И, пожалуй, бутылку джина.

– Аделину, значит, – Донна улыбается. – Конечно, конечно, но оплату вперед. Сегодня…

– Даю двадцать фунтов. За Аделину и комнату до утра. И по фунту за каждую выпитую бутылку джина.

Разговор о деньгах смягчает сердце госпожи Донны. И она уплывает, чтобы через некоторое время вернуться с двумя девицами под руку и сказать:

– Наверху, как и обычно.

О’Райли кивает и выкладывает на стойку обещанные деньги, после чего уходит к лестнице. Ступени под ее ногами стонут в такт доносящимся из всех уголков дома голосам. Моргана поднимается на самый верхний этаж. Ноги несут ее той дорогой, о которой мозг предпочитает не думать. Сколько раз она успела пройтись по этому коридору до сегодняшнего дня? К счастью, как гость, а не обитательница борделя.