И даже небо было нашим

Я промолчал. Если бы в это мгновение наши взгляды встретились, он прочел бы в моих глазах всю правду. Поэтому я уставился на камень у меня под ногами и пучок травы рядом с ним. Затем отчеканил:

— Если ты не дашь мне денег, я все расскажу Флориане.

На миг наступила тишина. Я успел расслышать птичью трель в ветвях дерева над нашими головами.

— Что ты собираешься рассказать Флориане, Томмазо? — вполголоса спросил Чезаре.

— Сам знаешь.

— Нет. Не знаю.

Я сделал глубокий вдох.

— О том, как ты подглядывал за Берном и Терезой в зарослях.

Только не смотреть ему в лицо, только не смотреть на него. Не отрывать глаз от камня и пучка травы.

— Мне так больно за тебя, Томмазо, — произнес Чезаре.

— Шестьсот тысяч, — отрезал я. — Приеду за ними в четверг вечером.

Я собирался сразу же встать, сказав это, но ноги меня не слушались. И я остался сидеть, как сидел когда-то, ожидая отпущения грехов.

— Значит, шантажируешь меня. Вот во что ты превратился.

— В четверг вечером, — повторил я. И наконец сумел подняться на ноги.

Быстро, не оборачиваясь, я зашагал к мопеду. Развернулся, чтобы выехать на аллею, и только в этот момент взглянул на Чезаре в зеркало заднего вида. Он все еще сидел под лиственницей с вытаращенными от изумления глазами. Он показался мне всего лишь человеком, потерпевшим поражение, в точности как говорил о нем Берн.

Началась гроза. Я решил не останавливаться и не искать укрытия. Закапал дождь, который за несколько минут превратился в ливень и залил дорогу. Я промок до нитки. Раз или два, въехав в глубокую лужу, мопед терял равновесие, но мне удалось не упасть. Я представил себе Берна и Виолалиберу в башне, шум дождя, который они там слышат. Само небо обрушило на меня свой гнев, это было наказание свыше. Ну и пусть.

Когда я в середине дня добрался до «Замка», было темно как ночью. Войдя в свою комнату в общежитии, я сразу заметил в центре кровати донышко от пластиковой бутылки, которым Коринна пользовалась вместо стакана. Внутри поблескивал ключ от погреба. Я взял его, сначала не поняв, в чем дело. Потом выбежал на улицу. Пробежал через зал для церемоний, не обращая внимания на мокрые следы, которые мои туфли оставляли на мраморном полу. В раздевалке я открыл шкафчик Коринны: там было пусто. Ни рюкзака, ни формы, ни запаса карамелек, который она держала там для себя. Я вошел в кабинет Наччи не постучавшись. Он вопросительно взглянул на меня.

— Похоже, кто-то вышел на улицу без зонта, — посмеиваясь, заметил он.

— Где Коринна?

Наччи пренебрежительно махнул рукой:

— Ушла.

— Что значит «ушла»?

— Коринна — наркоманка. Кажется, я говорил тебе об этом. Таких, как она, нельзя исправить. Они безнадежны.

— Но почему?

Насквозь мокрая майка прилипла к спине, я дрожал от холода.

— Вчера она вздумала взять из кассы бара часть выручки. Сегодня я думаю, что она сделала это не в первый раз. Но вчерашняя недостача была такой крупной, что сомнений уже быть не могло.

— Она созналась?

Наччи снова посмотрел на меня с немым вопросом:

— А ты когда-нибудь слышал, чтобы наркозависимый преступник в чем-то сознавался? Когда я прямо спросил ее об этом, она не стала отрицать. Я сказал: либо ты возвращаешь мне деньги, либо немедленно уходишь. Конечно, она предпочла уйти. Возможно, она их уже истратила. Или же поняла, что в любом случае потеряет работу, и решила сохранить хотя бы деньги. Чтобы купить себе на них одну-две дозы.

— Коринна больше не употребляет наркотики, — едва слышно произнес я.

Но Наччи уже снова углубился в бумаги, которые изучал до моего прихода.

— Ну конечно, она клялась тебе, что завязала. Впрочем, так это или нет, меня не интересует. Я взял ее на работу, потому что меня попросил об этом ее отец. Как и в твоем случае. — Плечи у него дернулись, словно он нашел в этом совпадении что-то смешное. — Когда у человека такой порок, Томмазо, тут ничего не поделаешь. А теперь иди сушиться. Сейчас нельзя пересаживать лантаны, земля слишком влажная. Хотя… Раз ты уже промок, распыли на лужайке средство от комаров. В дождь эти твари откладывают яйца.

Гроза прекратилась, но продолжала бушевать где-то вдалеке. Первые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь тучи, были обжигающими. Лямка от ящика врезалась мне в плечо, жидкость внутри перекатывалась то вперед, то назад, так что я едва не терял равновесие. Я опрыскал ядом каждый кустик, каждый цветок, каждую травинку. И даже не подумал о том, что совершаю массовое убийство в миниатюре. Передо мной стояло лицо Чезаре, который снова и снова спрашивал: «Значит, вот во что ты превратился?»

Ночью, в постели, я водил губами по краю прощального подарка Коринны; край успел затупиться и оставался острым только в нескольких местах. Она ушла, совершив нелепый акт самопожертвования. В конце этого безумного дня, наполненного водой и ужасами, я подумал о ней иначе, чем думал раньше, — с сожалением. И только тогда мне удалось заснуть.