И даже небо было нашим

— Что ты делаешь? Они же воняют! — хихикнула Виолалибера, но тут же умолкла, взглянув на серьезное лицо Чезаре.

Он по одной оттирал эти ноги, пока они не стали чистыми. Ноги Берна и Виолалиберы стояли рядом в тазу и сияли чистотой, словно у новобрачных. Виолалибера поболтала ими, разбрызгав вокруг воду. И тут мы все улыбнулись. Напряжение рассосалось, как грязь в воде. Снова кто-то принял решение за нас.

Потом Чезаре стал на колени и вытер холстиной ноги Берна и Виолалиберы. Он так долго простоял на коленях, что, когда надо было встать, ему пришлось ухватиться за край столешницы.

— Я знаю, что вы задумали, — сказал он Берну и Виолалибере. — Это страх внушил вам такие мысли. Но сейчас вы от них избавились. Ребенок появится на свет. А теперь возьмитесь за руки. Вот так. Помолитесь вместе со мной.

Спустя полчаса приехал доктор. Он осмотрел Виолалиберу в нашей комнате. Сказал, что у нее истощение. Предписал полный покой и кое-какие лекарства. На следующий день Чезаре и Берн должны были отвезти ее в Специале на УЗИ. Мы собрались на кухне; доктор рассказывал про это исследование, Никола и я тоже слушали его, но уже только как наблюдатели.

Было уже больше двенадцати дня. Через час-другой мне предстояло стричь лужайку в «Замке сарацинов», поэтому я попрощался и уехал. В зеркале заднего вида ферма, удаляясь, становилась все меньше и меньше, потом превратилась в крошечную точку и наконец исчезла совсем.

Какое-то время я не возвращался в Специале. О том, что произошло после моего отъезда, я узнал от Николы. Он позвонил в «Замок». Одна из официанток позвала меня к телефону, когда я собирал стручковую фасоль. Я взял трубку рукой, измазанной зеленым соком.

Накануне, воскресным утром, Виолалибера улучила момент, когда в доме больше никого не было. Чезаре, Флориана и Яннис ушли на мессу, Берн отправился в ближайшую деревню по какому-то поручению. Она вышла в сад, нарвала руками листья красного олеандра, принесла их на кухню, положила в котелок, в котором Флориана обычно варила варенье, три десятка листьев, хотя собрала гораздо больше, залила водой и вскипятила. Остальные листья потом нашли на кухонном столе, рядом с раковиной.

Наверное, она подумала, что три десятка листьев — смертельная доза для будущего ребенка, но не для нее. Никола сказал мне еще, что перед тем, как выпить отвар, она добавила туда сахар. Потом пошла в заросли у ручья, где ее не стали бы искать, — во всяком случае, сразу. Она знала, что у нее будут спазмы, возможно, еще и рвота. Нашел ее Яннис, много часов спустя. Когда приехала скорая помощь, она еще дышала, и в больнице тоже, но к вечеру умерла, и Берн убежал с фермы во второй раз. Он вернулся в башню, но Чезаре и Флориана больше не пытались его найти.

В Албании отыскалась старшая сестра Виолалиберы, и тело девушки отправили на родину. Так было лучше для всех. В деревне уже вовсю судачили об этом самоубийстве, а похороны еще больше распалили бы любопытных. Считалось, что у беременной девушки были проблемы с психикой (в сущности, так оно, по всей вероятности, и было). К счастью, ни с кем, кроме нас, она не общалась.

Ты приехала несколько недель спустя. В тот вечер, когда Никола привез тебя в Скало, я и Берн тоже были там. Сидели возле башни, там, где было темнее всего. Я повернулся к вам спиной, хотя ты в любом случае не смогла бы меня разглядеть. Правда, был момент, когда ты обернулась и мне показалось, что ты смотришь в нашу сторону, прямо на нас. Помню, я подумал: она как будто уловила в воздухе какой-то запах. Тогда было бы достаточно шевельнуть рукой — и ты бы нас заметила. И Берн действительно сделал шаг вперед, к свету, но я удержал его. Нам и так хватало неприятностей. Это мгновение прошло, и я перевел взгляд на Николу.

Осенью Чезаре и Флориана покинули ферму. Они все оставили как было, просто загрузили сумки в багажник форда и уехали. Даже не заперли въездные ворота. Как будто после двойной смерти на эту землю легло проклятие. Как будто самая горячая молитва, на какую был способен Чезаре, не смогла бы ее очистить. Что до Янниса, то я до сих пор не в курсе, куда он делся.

Томмазо помолчал несколько секунд, словно хотел дать мне время усвоить все, о чем я узнала: Виолалибера и Берн в башне, Чезаре среди оливковых деревьев, эти оргии.

Виолалибера, лежащая в зарослях.

Эти оргии.

— Она связала себе запястья веревкой, — добавил Томмазо. — Той самой веревкой, которой мы с Берном обвязывали ствол срубленной пальмы, чтобы вытащить его из сада. Связала их самозатягивающимся узлом и закрепила другой конец веревки за ветку оливы — чтобы нельзя было убежать и обратиться за помощью до того, как случится выкидыш. Не знаю, где она научилась вязать такие узлы. Это не каждый умеет. Потом ее вырвало, и она лежала в собственной блевотине.