современной интерпретации сказки о красавице и чудовище. Здесь, в этом доме, в этой
Сиднейской Вселенной мне угрожал только он, а ото всего остального защищал. Это не
полноценная поддержка, и нормального в подобных отношениях тоже мало, но чувство
защищенности внутри знакомых стен я пронесла сквозь целых восемь лет. Нигде больше себя
так не чувствовала, и, видимо, не авансом называю город, в котором теперь живу, домом.
Скольжу ладонями в волосы Шона, притягивая его лицо ближе, заставляю губы
соприкоснуться. Он, вроде, не мешает, но и поощрения я не замечаю. К черту, уж кого я могла
соблазнить всегда и при любом раскладе, так это его! Фигушки отвертится! Но, видимо, он и не
собирается, потому что срывается как пробка от шампанского, которое здорово встряхнули.
Стоило бы испугаться, но, кажется, даже это слишком осознанное действие. В итоге, я просто
впиваюсь в его тело и, отчего-то, раз за разом повторяю, что мне мало. Я не понимаю, откуда
приходит эта мысль. Я даже не понимаю, чего именно недостает, просто повторяю эти слова,
точно мантру. Мало, мне мало… Кожей к коже, так, что ни миллиметра между нами, но все
равно не хватает?
Картер тоже не уточняет значения этих слов, то ли интерпретирует их по-своему, то ли, как
обычно, игнорирует. Его не сложно понять, навряд ли ему сейчас до слов. Я видела, как он
оцарапался рукой о тумбочку, и теперь по ней течет кровь, но не обратил внимание, пока я ее не
слизнула. Но даже такое жадное и интимное действие не помогает избавиться от чувства
опустошенности, которое мной владеет.
— Мне нужно больше, — шепчу я, изворачиваясь, пока Шон пытается поцеловать мои
губы.
— Что? Ты можешь объяснить что? — спрашивает он.
— Нет, — жалобно всхлипываю я.
Знаю, что Картер считает это женскими закидонами, но мне плевать. Спустя столько лет он
все равно навряд ли станет искать во мне закованное в броню сердце или железную волю.
Перекрасить волосы — для меня уже поступок, достойный звания героя. И, думаю, Шон это
понимает, иначе не стал бы уделять этому столько внимания. Хотя… есть у меня на сей счет
догадка: в ту самую первую нашу ночь, я тоже была не блондинкой. Может, для него мой цвет
волос — символ?
А Картер, тем временем, побирается губами к моему уху и мстительно шепчет.
— А может быть этого будет достаточно?
И, наконец, входит в меня. Пару мгновений я просто ловлю ртом воздух, изучаю потолок и
прислушиваюсь к тяжелому дыханию, обжигающему ухо, но затем он поднимается надо мной
на локтях и заглядывает в глаза. В них я вижу, что в своем окончательном безумии,
помешательстве не одинока. Но мне даже этого мало.
— Вставай, — раздается над ухом голос Шона. — В третий раз повторяю!
— Я не могу встать. — Ну да, Джоанна-нытик просыпается раньше разумной моей части.
— Слушай, я не для того полночи ублажала собственного начальника, чтобы он не засчитал
мне прогул на работе.
— Это еще кто кого ублажал.
— Склонна рассмотреть это как оскорбление! — огрызаюсь я и, опираясь о подушку, с
трудом поднимаюсь.
— Массаж понравился? — скромно так напоминают мне о том, что вчера и правда имел
место акт самопожертвования.
— Не настолько, чтобы без возражений отправиться на работу! — продолжаю я ворчать.
— Начинай возражать, а я пойду пока кофе выпью. Как закончишь — можешь
присоединиться, — сообщают мне, и для профилактики дальнейшего засыпания отбирают
одеяло. Чувствую себя… Ашером. Дьявол, если даже мне хватило наглости вышвырнуть из
квартиры собственного голого любовника, то уж Шон-то дважды точно не подумает…
Наконец, лениво спускаю ноги с кровати и, вспомнив о вчерашнем разговоре, воровато
заглядываю под кровать. Там ни розовых тапок, ни пыли. Даже у меня последней больше!
Морщусь и завидую, завидую и одеваюсь. На мне вчерашняя одежда, и я как-то не учла, что это
не могут не заметить. Черт. Прихожу на кухню Шона и с абсолютно невозмутимым видом
плюхаюсь на стул.
— Ты безжалостная зараза.
— Ну, об этом ты знала и вчера.
— Что на завтрак? Ашер мне, знаешь ли, блинчики пек, — сообщаю я как бы невзначай. Не
могу удержаться и не подколоть этим Картера.
— Знакомься, это черный кофе, а в холодильнике портится торт, который ты у меня
выпрашивала всю дорогу, а затем благополучно забыла.
О! Какая хорошая новость. Вот только, ну не козел, нет? Получишь все, что я могу тебе
дать.
Но даже завтрака не дождешься. Сижу, надувшись, и мстительно ковыряю ложкой торт. Из
самой середины! Ну а что? Весь я не съем, а в центре всего вкуснее. Разумеется, сам Шон такое
есть не станет.
— Закажи мне такси, я должна заехать домой, чтобы переодеться, — бормочу я отправляя в
рот далеко не такое приятное лакомство, как рассчитывала. Возможно, я чувствую привкус
сожалений. Прислушиваюсь к собственным ощущениям, нет, кажется, не оно.
— Зачем тебе домой? — спрашивает Шон.