i cf85044c3a33e6c4

кислорода явно маловато. Его губы от страсти приоткрыты, как и мои, в глазах пожар. Но еще с

полминуты мы просто стоим, задыхаемся и не касаемся друг друга. Его ладони прижаты к

дереву двери по обе стороны от моего лица, и несколько волосков в итоге пострадали, но я

слишком увлечена происходящим, чтобы обратить внимание на такую мелочь. А затем одной

рукой Картер обхватывает мою шею под подбородком и проводит ладонью вниз, до самого

выреза черного пиджака, в котором виднеются кружева топа, купленного ровно по случаю

«показать Пани, кто тут главный». Я одета во все черное, но туфли вызывающе красные.

Встречайте местную стерву… Сдается мне, на прикид попалась не только Пани, и мисс Адамс

отпущена домой пораньше не из благодарности за верную службу Цербером у входа в Мир

Великого и Ужасного, иначе почему вместо того, чтобы вести семинар, меня настырно

раздевают? Но, кажется, красные туфли влияют и на меня тоже, потому что я совершенно не

возражаю.

В общем, пока Грейс и Каддини отпиваются успокоительными под змеиными — ой, пардон,

Бабочкиными — взглядами, мы с Картером эгоистично предаемся разврату у него в кабинете, а

потом с совершенно каменными физиономиями (будто так и надо!) входим в двери

заполненной скучающим народом аудитории и, разумеется, не вместе садимся. Если кто и

заметил, что губы у меня слишком красные, а прическа явно пострадала, то пусть засунет свои

предположения известно куда. Роберта Клегга я, например, награждаю настолько

невозмутимым взглядом, что сама поражаюсь. Теперь главное, чтобы свеженькая стрела на

чулке не сползла ниже колена…

Ну а со студентами, думаете, идет гладко? Ха! Как я и боялась, Немаляев дилетантов не

щадит, однако, внезапно выясняется, что у Каддини зубы тоже имеются, и обычно милый

воробушек вдруг превращается в свирепого монстра, изрыгающего такие термины, что даже я

хлопаю глазами. Ситуация осложняется тем, что и русский, и итальянец говорят с акцентами и

половину сказанного друг другом не понимают. Но спору это ни разу не мешает, напротив,

недопонимание только крепнет. И когда мне на телефон приходит сообщение, никто даже не

оборачивается на звук.

Sean Karter: Почему ты еще не взяла Каддини в Бабочек?

Joe: Шутишь? Он же молокосос.

Sean Karter: Ты тоже была.

Joe: И Такаши меня прокатил. Все честно.

Sean Karter: То есть ты мстишь Каддини за свою некогда обиженную персону, прикрываясь

мнимой справедливостью? Как это на тебя похоже.

Раздраженно запихиваю телефон в сумку в попытке свернуть неприятную тему, но тем же

вечером, у меня в квартире, она всплывает снова. Я как раз заправляю салат соусом, а Картер

сидит за столом, ковыряясь в моем ноутбуке. Как ни странно, меня это не раздражает. Если он

захочет меня взломать, то все равно это сделает. Так хоть знать буду.

— Ты много общаешься с Каддини, — наконец, просвещает меня Шон.

— Собираешься приказывать мне взять в Бабочки именно его, потому что мы в ответе за

тех, кого приручили? — по возможности невозмутимо интересуюсь я. Конечно, я об этом

думала. Но есть еще Роберт Клегг… Итальянца Картер и сам возьмет, а вот своего оппонента —

никогда.

— Если ты думаешь, что я не догадываюсь о твоих мотивах…

— Если ты думаешь, что можешь меня вынудить…

— Если ты подзабыла, я напомню, что ты всегда, вольно или вынужденно делала все, чего я

хотел.

— Я изменилась, — возражаю я.

— Но я нет.

— Я так не думаю, — честно говорю ему я.

— Черт возьми, Конелл, — вздыхает он. — Как после всего, что с тобой случилось, ты

ухитрилась остаться настолько наивной?

Но я все равно не верю. Смотрю на его закатанные рукава, по-домашнему расстегнутый

ворот рубашки, и сердце замирает. Мы сидим на одной кухне, разговариваем как нормальные

люди, и почти не о чем больше мечтать, так почему он уверяет меня, что не изменился?

Внезапно Картер встает со стула и в очередной раз начинает ковыряться в моих ящиках.

— Почему ты не можешь купить хотя бы одну бутылку самого дерьмового виски? —

раздраженно бормочет Картер.

— Отстань от меня со своим долбаным алкоголем, — беззлобно огрызаюсь я в ответ. —

Хочешь пить — делай это в другом месте и другой компании…

Слова вырываются изо рта сами, и ложка тут же выскальзывает из пальцев следом. Дьявол!

Вот вам и эхо прошлого. Сердце стучит гулко и больно, мне безумно страшно, что он

развернется и действительно уйдет к этой своей шлюхе (кстати, вопрос о ней не поднимался ни

разу). Спорю, испуганный олененок-голубоглазка ему пить не запрещает… От этой мысли

брови сходятся на переносице так сильно, что больно, и каждый шаг за спиной отдается гулким

эхом в груди.

— Меня бесит твоя кровать, — говорит у самого моего уха Картер, и облегчение накрывает

с головой, только вот… ненадолго. — Если в попытке избавиться от призрака недомерка Брюса