И быть подлецом

Был еще один телефонный звонок, который я решил сделать по собственной инициативе. Поскольку я собирался нарушить установленный Вулфом закон, то решил от греха подальше позвонить не из дома. Я отправился в банк депонировать очередной чек от предыдущего клиента и сразу оккупировал телефонную будку. Дозвонившись до Лона Коэна, я сказал, что хочу получить информацию, не связанную нашим детективным бизнесом, но сугубо конфиденциальную. Короче, я сообщил, что мне предложили работу с зарплатой в десять раз больше жалованья Лона, но ровно вдвое больше моего. И хотя я вовсе не собираюсь покидать Вулфа, меня мучает любопытство. Так вот, слышал ли когда-нибудь Лон о парне по имени Арнольд Зек и что о нем известно?

– Для тебя у меня ничего нет, – ответил Лон.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебя ведь не интересует статья в воскресном номере. Ты хочешь получить закрытую информацию, а у меня ее нет. Зек – это большой вопросительный знак. Я слышал, он вертит как хочет двадцатью членами законодательного собрания и шестью окружными партийными лидерами. Он темная лошадка. Поговаривают, что, если вы опубликуете материал, который ему не понравится, ваше обглоданное акулами тело вынесет на берег в районе Монтока. Но ты же знаешь, парни любят болтать. И еще одна маленькая деталь… Обещаешь, что все останется между нами?

– Твоя тайна умрет вместе со мной.

– В нашем отделе хранения справочного материала о нем вообще ни слова. Как-то раз, несколько лет назад, мне удалось заглянуть туда – когда он передал свою яхту Военно-морскому флоту. Вообще никакой информации. Немного нетипично для парня, раздаривающего яхты и владеющего самой высокой горой в Уэстчестере. А что за работа?

– Проехали. Я все равно не собираюсь никуда переходить. Я думал, он по-прежнему владеет яхтой.

И я решил не будить спящую собаку. Если Вулфу когда-нибудь придется тайком выбираться из дома и искать убежище, очень не хотелось бы, чтобы вина за это лежала на мне.

Кремер приехал в начале двенадцатого. Настроение у него было не самое радужное, впрочем, как и у меня. Обычно он входил к нам с горящими глазами, пружиня шаг, заранее готовый разорвать Вулфа в клочья, или пригрозить отволочь его в управление, или послать за ним наряд полиции с подписанным судьей ордером. Но на сей раз Кремер настолько пал духом, что даже разрешил мне повесить его пальто и шляпу. Но на пороге кабинета он сразу расправил плечи, поскольку всегда входил к Вулфу в воинственном настроении, и это уже вошло у него в привычку. Буркнув что-то вроде приветствия, Кремер сел и требовательно спросил:

– Ну и что вы приготовили для меня на сей раз?

Вулф с секунду смотрел на Кремера, поджав губы, после чего ткнул в него указующим перстом:

– А знаете, мистер Кремер, похоже, я самый настоящий болван. Три недели назад, когда я прочел в газетах о смерти мистера Орчарда, мне следовало сразу догадаться, почему люди платили ему десять долларов в неделю. Я не имею в виду идею шантажа в принципе, это само собой напрашивалось. Нет, я говорю о всей операции и о том, как ее провернули.

– И что, вы наконец догадались?

– Нет. Мне это описали.

– Кто именно?

– Не имеет значения. Невинная жертва. Ну как, хотите, чтобы я вам объяснил?

– Разумеется. Но, собственно, можно и наоборот.

Вулф нахмурился:

– Что? Неужели вы уже все знаете?

– Да, знаю. Теперь знаю. – Кремер отнюдь не собирался хвастаться; лицо его было по-прежнему мрачным. – Для сведения, я не собираюсь возводить поклеп на управление полиции Нью-Йорка. Оно лучшее в мире. Но это весьма крупная организация, и ты не можешь знать, что сделали или делают остальные. Я отвечаю за убойный отдел. Ну ладно. В сентябре тысяча девятьсот сорок шестого, девятнадцать месяцев назад, один местный житель подал жалобу участковому сержанту полиции. Его знакомые стали получать анонимные письма о нем, после чего ему позвонил какой-то мужчина, который сказал, что если этот человек оформит годовую подписку на газету «Ипподром», то писем больше не будет. Тот местный житель утверждал, будто все написанное в письмах было ложью. Он заявил, что не потерпит надувательства и требует справедливости. Сержант, решив, что дело может оказаться серьезным, посоветовался с капитаном. Они вдвоем отправились в офис этой газетенки, обнаружили там Орчарда и прижали его к стенке. Но тот все отрицал. Утверждал, что кто-то хочет его подставить. Пострадавший, послушав голос Орчарда – вживую и по телефону, – заявил, что ему звонил другой человек, должно быть сообщник. Однако никаких ниточек, ведущих к сообщнику, обнаружено не было. Короче, они ничего не смогли нарыть. Орчард упорно стоял на своем. Он отказался показать список подписчиков, якобы чтобы не ставить в неловкое положение клиентов. И он был в своем праве, поскольку обвинения ему так и не предъявили. Адвокат пострадавшего человека не смог заставить Орчарда дать показания под присягой. Анонимные письма прекратились.

– Прекрасно, – прошептал Вулф.

– Что здесь, черт бы его побрал, прекрасного?!

– Прошу прощения. И?..