И быть подлецом

Мне не было нужды пришпоривать таксиста, так как он сразу взял с места в карьер. Судя по моим наручным часам, с начала операции прошло девятнадцать минут, а значит, до отправления в семь тридцать поезда до Нью-Йорка оставалось одиннадцать минут. Четыре из них ушло на то, чтобы такси, причудливо петляя, остановилось перед железнодорожным вокзалом. Я выскочил из машины. Прямо перед нами какая-то женщина расплачивалась с водителем. Рядом с женщиной стояла молоденькая девушка.

– Ну ты и дурак, парень, – напустился на меня таксист. – Они же не слепые, да?

– Все в порядке, – успокоил я таксиста. – Они знают, что я их выслеживаю. Это война нервов.

Возле нас возник Тони, и я, избавившись от очередной пары пятидолларовых банкнот, поспешил на вокзал. Работала только одна касса. Мать и дитя уже стояли перед окошком, покупали билеты. Я отошел к навесу над путями, все еще имея три минуты в запасе, и уже собирался было оглянуться, чтобы понять, почему дамы задерживаются, как вдруг они галопом пробежали мимо меня: дочь, вырвавшись вперед, тянула мать за руку. Держась сзади, я проследил за тем, как они садились в поезд, но сам продолжал топтаться на платформе до тех пор, пока не дали сигнал к отправлению и не завертелись колеса, после чего вскочил на подножку.

В вагоне-ресторане было пусто. Я заказал двойную порцию апельсинового сока, лепешки с жареной ветчиной, кофе, французский тост с колбасным фаршем, виноградное желе и еще кофе. Я помирился со своим желудком, и мы договорились забыть прошлое.

Затем я решил пойти взглянуть на мать с дочерью, и тут произошло нечто, чем я отнюдь не горжусь. Черт, я настолько проголодался, что совершенно забыл о других умирающих от голода! Однако, когда, пройдя через три вагона, я увидел мать с дочерью и посмотрел на их лица, мне тотчас же пришла в голову эта мысль. Конечно, они были напряжены из-за возникших проблем, особенно одной, однако страдальческое выражение их бледных, напряженных лиц было вызвано в том числе и муками голода. Миссис Шеферд с дочерью явно не хватило времени перехватить что-нибудь на ходу, а покупать еду в вагонах-ресторанах они, похоже, не привыкли.

Я отошел в конец вагона, повернулся лицом к пассажирам и выкрикнул:

– Приглашаю всех на завтрак в вагон-ресторан через три вагона от вас! Умеренные цены!

Затем я прошел по проходу, повторяя свое объявление с нужными интервалами, в том числе возле скамьи, где сидели мать с дочерью. Это сработало. Обменявшись парой слов, они поднялись и прошли вперед. Более того, мне удалось сделать еще несколько продаж: женщине, мужчине и какой-то паре.

К тому времени как миссис Шеферд с дочерью вернулись, мы были менее чем в часе езды от Нью-Йорка. Пока дамы шли по проходу, я внимательно их разглядел. Мамаша была низенькой, сутулой, с пробивающейся в волосах сединой. Нос у нее был по-прежнему тонким, остреньким, но уже не таким, как тогда, когда она умирала от голода. Нэнсили выглядела куда привлекательнее и интеллигентнее, чем можно было ожидать, судя по фотографиям из газет и описанию Сола Пензера. Копна ее каштановых волос спускалась ниже плеч, а синие глаза казались такими темными, что нужно было подойти совсем близко, чтобы увидеть эту ускользающую синеву. И ни намека на мамашину остроносость или нависающие надбровные дуги отца. Если бы я учился в старших классах средней школы, то с удовольствием угостил бы Нэнсили кока-колой или даже сливочным мороженым со взбитыми сливками.

Неприятности начнутся, и я это хорошо понимал, как только они сойдут с поезда на Пенсильванском вокзале и поднимутся по лестнице. Я уже решил, что буду делать, если они направятся к стоянке такси, остановке автобуса либо спустятся в метро или если, на худой конец, мамаша зайдет в телефонную будку. Поэтому я буквально шел за ними по пятам, ожидая момента, когда придет пора действовать, но единственным моим действием была неторопливая прогулка. Они поднялись на эскалаторе на улицу, покинули вокзал через северный выход и повернули налево. Я шел следом. На Девятой авеню они свернули в город, а на Тридцать пятой улице – снова налево. Короче, они шли не останавливаясь прямиком к дому Вулфа, и я, само собой, находился не в худшем расположении духа, но что меня особенно радовало – это идеальный расчет времени. Часы показывали ровно одиннадцать: Вулф наверняка уже спустился из оранжереи и устроился в своем кресле в ожидании гостей.

Так оно и вышло. Западнее Десятой авеню женщины принялись изучать номера домов, и я начал подбираться к ним с тыла. Возле нашего крыльца они замедлили шаг и, проверив номер дома, поднялись по ступенькам.