Гулливер у арийцев

ние о нелегальном переходе границы. На меня смотрят с

уважением и сочувствием.

В тот же день отправляюсь в Саарбрюккенский комитет

коммунистической партии. Рассказываю о происшедшем

со мной, с моей антифашистской деятельности, о связях,

которыми я располагаю, в особенности в Лондоне. Я ни на

что не претендую, но хотел бы быть полезен делу борьбы с

фашизмом. Я убежден, что компартия является основным

фактором в этой борьбе. Потом перехожу к своим политичес-

ким взглядам, исканиям.

Меня внимательно слушают, изредка задают вопросы.

Мне начинает казаться, что я применил правильную так-

тику и добился положительных результатов. Кажется, Банге

будет мною доволен. Ну, для первого раза хватит.

Один из коммунистов, молодой парень с руками рабоче-

го и тонким лицом, догоняет меня на улице. Нам, оказывает-

ся, по дороге. Заходим выпить по кружке пива. Мы мирно

сидим за маленьким столиком, покрытым клеенкой (я, кста-

ти, терпеть не могу запаха клеенки). Я рассказываю о своих

планах, излагаю свою оценку политических событий. Мой

собеседник молча слушает. Вдруг он останавливает меня и

спокойно вполголоса говорит:

— Вас, Штеффен, плохо проинструктировали, от вас за

несколько километров пахнет духами гестапо.

Я возмущен и оскорблен.

— Вы, Штеффен, совершенно напрасно теряете время, с

нами у вас ничего не выйдет. Вот наивных демократов или

пацифистов вам, к сожалению, удастся обработать. Во вся-

ком случае, я вам рекомендую отсюда убираться, иначе мо-

гут получиться неприятности.

179

Подозвав кельнера, коммунист платит за пиво и уходит.

Я громко говорю ему вдогонку:

— Вы еще пожалеете, безмозглый дурак.

Я так и ожидал, у меня с этими грубыми скотами ничего

не выходит. Тоже, новые Макиавелли и Игнации Лойолы,

— читают в сердцах. Нет, с первым поручением полковни-

ка ничего не выйдет. Я думаю, что у меня слишком интел-

лектуальные внешность и психология для этих узколобых

сектантов. Я чувствую, как во мне нарастают озлобление и

ненависть.

Впрочем, действительно нужно отсюда уезжать, чтобы не

нарваться на большую неприятность.

На другой день я получаю деньги на билет до Парижа.

Благодарю своих эмигрантских друзей и прошу их никому

не говорить о моем пребывании здесь: я не хотел бы, что-

бы об этом узнали местные коммунисты — их организация

полна агентов гестапо..

В Страсбург я решаю не заезжать. У меня теперь упадок

энергии и сил, я не могу забыть разговора с коммунистом.

Нет, Штеффен, теперь тебе нужно развлечься и отдох-

нуть. Не будем торопиться. Ты, мой мальчик, ведешь рис-

кованную игру, смотри, не просчитайся, а главное, не па-

дай духом.

Опять парижские улицы, специфический запах великого

города. В течение нескольких дней я обхожу моих знако-

мых, рассказываю им о своей поездке, вздрагиваю при вос-

поминании о погоне и выстрелах на границе. Устраиваю

головомойку приятелю, давшему мне поручение к Бюрке-

лю. Тот уже знает об этом аресте, сконфужен и огорчен,

просит извинить его.

— Дело не в извинениях, а в том, что мне долго нельзя

будет показать носа в Германию, — укоризненно констати-

рую я.

На другой день вечером я звоню к уважаемому доктору

Мейнштедту. Прохожу в кабинет к Форсту.

— Ну, как съездили, Браун? Со щитом или на щите?

Рассказываю о данных мне поручениях, о разговоре с

Николаи и Банге. Для Форста это, очевидно, является но-

180

востью. У него приподнимается сначала правая бровь, по-

том левая. Это признак удивления, смешанного с недове-

рием. Когда я рассказываю Форсту о романтическом пере-

ходе границы, он язвительно улыбается и спрашивает:

— Что, спина чесалась, боялись получить пулю в зад,

Браун? Что?

Меня это взрывает и я ехидно отвечаю:

— Конечно, господин Форст, я очень волновался, но ме-

ня больше всего беспокоило, что в случае, если со мной

случится неприятное недоразумение, я не смогу вам пи-

сать расписок и благодаря этому уменьшатся ваши доходы.

У Форста судорожно сжимаются губы.

— Слушайте, Браун, я вам даю искренний совет: не шу-

тите со мной. Вы меня плохо знаете, иначе были бы осто-

рожнее. Почти все те, кто когда-либо позволял себе со мной

шутки, теперь сидят в концентрационном лагере. Некото-

рых же в виде особой чести я сам допрашивал. Не завидуй-

те им, Браун, зависть большой порок.

Я чувствую неприятное ощущение — как будто у меня по

руке проскользнула ядовитая змея. Я недооценил этого че-

ловека. Он опаснее, чем я предполагал. Я ясно читаю в его

глазах злобу, жестокость, мстительность. Да, попасть в ру-

ки этого параноика — небольшое удовольствие. Я вспоми-

наю, как один национал-социалист, очевидно, такой же

тип, убил человека за то, что тот двадцать лет назад дос-

тавил ему неприятность.

Если бы нашелся психиатр с беллетристическим талан-

том, он мог бы написать прекрасную книгу под названием

«Третья империя и паранойя».

Я вспоминаю, как мой новый друг, Людвиг Арнольд,

объяснял победу национал-социализма и секрет его влия-

ния на массы: бывают периоды, когда целые народы после

больших потрясений подвергаются психическому заболева-

нию, некоторое время носящему скрытый характер. Стоит

появиться психопату большого калибра, обладающему в то