Гулливер у арийцев

ской республики не догадалось дать массам зрелища и раз-

влечения.

Я еще давно пришел к выводу, что Германию ждут за-

бавные вещи. Я коренной немец, но должен признаться,

что не питаю особой симпатии к своим соотечественни-

кам. Я уже отмечал, что полное отсутствие у них юмора гра-

ничит с национальным бедствием.

Немец по своей природе в девяносто девяти случаях из

ста — классный наставник и всегда должен кого-либо обу-

чать хорошим манерам и образцовому поведению. Не на-

прасно туземцы в колониях питают к немцам несравненно

большую ненависть, чем к англичанам и французам. Не-

мец в колониях стремится не только выжать из туземца

все возможное, но он еще считает своим долгом сделать из

нею «приличного человека». Он заставит туземца натирать

мелом пуговицы, носить ремень с пряжкой, то есть оконча-

тельно отравит ему существование.

Да, я недурно знаю своих соотечественников и не хотел

бы попасть к ним в руки, когда они агрессивно настроены.

Я еще в 1930 году пришел к убеждению, что благонаме-

ренная Веймарская республика вылетит в трубу. Ее наслед-

127

никами могут быть только коммунисты и национал-социа-

листы.

Штеффен, необходимо подумать о перестраховке!

Я попытался обзавестись некоторыми друзьями среди

коммунистов. Они должны были хорошо отнестись к ле-

ворадикальному интеллигенту, над всем издевающемуся,

имеющему острое перо и хорошо привешенный язык.

Эти мои расчеты, однако, не оправдались, и коммунисты

проявили в отношении меня холодность, граничащую с

грубостью. Когда я предложил сотрудничать в их газетах,

они мне заявили, что не пользуются услугами гастролеров.

Пришлось плюнуть на это дело.

Позже я узнал, что коммунисты считали меня провока-

тором. Это значило, что в случае революции в Германии

мне придется распрощаться с любимой родиной.

Коммунисты слишком серьезный народ, и это им во мно-

гом мешает. Например, я мог бы им быть весьма полезен,

они же меня отбросили. Не могу сказать, чтобы револю-

ция потеряла во мне горячего энтузиаста, но я человек,

свободный от предрассудков.

В то же время я приобрел много знакомых среди левора-

дикальных интеллигентов, группировавшихся вокруг «Вельт-

бюне» и «Тагебух». Я сумел произвести недурное впечат-

ление на Карла фон Оссецкого, и он меня довольно часто

печатал. В этих людях мне нравилось то, что они критико-

вали и ругали все и всех: рейхсвер и социал-демократов,

суд и театр, — словом, все. Многие из них считали себя

левее коммунистов и критиковали политику большевиков

в России. Но кого наши пацифисты по-настоящему нена-

видели — это генералов с Бендлерштрассе и испортили им

немало крови. Особенно отличался на этом поприще некий

Людвиг Арнолъд — «гроза рейхсвера», как его в шутку на-

зывали друзья. Лично я с ним знаком не был, так как Ар-

нольд обычно прятался у себя дома и корпел над своими

разоблачительными статьями.

Вскоре я однако понял, что к финишу идут национал-

социалисты. Я поэтому попробовал возобновить старое зна-

комство с людьми из организации «Консул», «Олимпия»,

128

с майором Бухом, с Шульцем, прозванным «убийцей». Но

вое эти люди лишь примыкали к национал-социалистам и

не играли решающей роли.

Вскоре я установил, что мои дурацкие интервью не за-

быты и что в случае чего меня могут вздернуть. Да, я все

больше каялся в своем нелепом легкомыслии. Но ведь в те

годы Гитлер и его люди играли роль комических персона-

жей, и кто мог ожидать, что мои уважаемые соотечествен-

ники увидят в нем спасителя и мессию.

Я очень много узнал о национал-социалистах от людей,

отколовшихся от Гитлера, Стенеса и других. Национал-со-

циалисты в большинстве своем педерасты, садисты и вооб-

ще извращенцы, но они далеко пойдут. Германию ждут ве-

селые времена.

Прошел 1932 год, последний год Веймарской республи-

ки. Теперь я, как честный человек, не могу сказать о ней

ничего плохого: она была скучная, но добродушная и до-

ступная дама; мне на нее не приходилось жаловаться. Ко-

нечно, мне не всегда удавалось удовлетворять все свои по-

требности, но ведь Веймарская республика не была вино-

вата в том, что их у меня так много. Да будет ей земля

пухом.

3

февраля я вечером прохожу по Унтер-ден-Лин-

ден вблизи рейхстага, вижу дым, сотни штурмо-

28 виков; грузовики с полицейскими. Я немедленно

соображаю, чем это пахнет. Мой мозговой аппарат функ-

ционирует очень неплохо и — главное — быстро. Я неглупо

сделал, что еще два месяца назад запасся заграничным па-

спортом.

В ту же ночь я сижу в вагоне поезда, мчащегося в Гол-

ландию. Я, конечно, не противник Третьей империи и все-

129

гда готов ей быть полезным, но бывают моменты, когда

умный человек предпочитает отойти в сторону. Я терпеть

не могу острых ощущений и не имею никакого желания

попасть под пулю или даже дубинку и прекрасно помню о

своих фельетонах.

Сижу в мягком кресле и с удовлетворением думаю о том,

что поезд уносит из Германии единственно ценное, что в

ней есть, — вашего покорного слугу, умеющего жить и, сле-

довательно, имеющего право на жизнь.

Оглядываю купе. Все мои спутники относятся к катего-

рии обычных безобидных пассажиров. Напротив меня сидит

довольно хорошенькая молодая женщина, она бросает на