Гулливер у арийцев

ботой. Убедился, что обладаю качествами первоклассного

фельетониста, в частности одним очень редким — юмором.

Мои женевские корреспонденции пользовались успехом,

и я начал приобретать имя.

Этот идиллический период моей жизни продолжался не-

долго. В первую очередь, мне надоело писать по заказу, во-

вторых, я органически не приспособлен к жизни бедного,

121

но честного журналиста. Я не могу без конца обедать в де-

шевых ресторанах, жить в маленьких неудобных отелях, уха-

живать за номерантками и кельнершами.

Я стал искать дополнительных источников дохода; в ре-

зультате в берлинских и венских револьверных газетах поя-

вились корреспонденции из Женевы с таинственным зна-

ком вместо подписи. Редакции этих газет были довольны

моей литературной продукцией и платили гораздо щедрее,

нежели скупое социал-демократическое агентство. Мои акции

начали быстро повышаться, и я почувствовал себя полно-

ценным человеком.

Работа для револьверных газет, дающая возможность

широко пользоваться воображением, имеет и неприятную

сторону: она требует постоянно новых сенсаций, и притом

обязательно персонального свойства. Должен признаться,

что это вполне соответствовало моим личным вкусам: я не

знаю более занимательного спорта, как издевательство над

людьми. Что может быть приятнее, как изобразить в ка-

честве дурака уважаемого и почтенного человека, расска-

зать несколько интимных анекдотов из его личной жизни,

сделать его смешным при помощи двусмысленных намеков!

В течение нескольких месяцев я доставил много неприят-

ностей ряду довольно известных людей. Как-то раз я на-

поил до бесчувствия одного крупного германского чинов-

ника и потом опубликовал беседу с ним в «Нейес винер

журналь». Эта беседа стоила бедняге карьеры.

В один прекрасный день мне пришла в голову забавная

идея, сочетавшая приятное с полезным. Дело в том, что

один из руководящих чиновников секретариата Лиги на-

ций относился ко мне не только пренебрежительно, но да-

же грубо: стоило ему увидеть меня в группе журналистов,

как неизменно следовал вопрос: «Вы тоже здесь, господин

э... э... э... да, верно, господин Штеффен?» Я решил доста-

вить ему несколько неприятных минут и в то же время по-

лучить интересный материал для газеты.

Узнав, что мой враг в отъезде, я являюсь к его супруге. С

огорчением слышу, что господина помощника секретаря

нет в Женеве. Собиралось уходить, но не спешу, осторожно

122

делаю комплименты отсутствующему супругу, а потом и

мадам. Для меня не секрет, что мадам является нимфой

Эгерией своего мужа. Она смущенно опускает глаза. И уве-

ряет, что все это очень преувеличено, правда, муж счи-

тается с ее советами. Тогда я удивляюсь, как мадам соче-

тает такую очаровательную внешность с разносторонними

политическими способностями.

Я давно убедился, что лесть не может быть никогда чрез-

мерно грубой; большинство людей этого не знают.

Словом, мадам тает, завязывается оживленный разговор,

в котором моя собеседница берет на себя инициативу, я

лишь подаю реплики и время от времени задаю вопросы...

— Да, Н. отвратительный человек, он алкоголик и раз-

вратник, он доставляет моему мужу одни лишь неприятно-

сти... Знаете, я, откровенно говоря, терпеть не могу нем-

цев, мой муж тоже... Ради бога, простите я забыла, что вы

немец.

— Что вы, я совершенно не обижен.

— А знаете, господин Штеффен, что К. за казенный счет

оплачивает жиголо* для своей супруги, ему приходится до-

рого платить, так как не всякий жиголо согласится танце-

вать с такой уродиной.

— Ха-ха-ха! Зато с вами, мадам, любой жиголо будет тан-

цевать весь вечер бесплатно.

— Перестаньте говорить глупости, я уже старуха, мне

тридцать два года.

От этого заявления я цепенею, но быстро прихожу в себя.

Через несколько дней «Нейес винер журналь» поместил

интервью с откровенной дамой со всеми именами, подроб-

ностями и моими комментариями. Вышел крупный скан-

дал. Немедленно выявилось мое авторство и вскоре я по-

лучил письмо от социал-демократического агентства, в кото-

ром лаконически сообщалось, что я больше не являюсь его

представителем.

Больше мне в Женеве нечего было делать, так как без

корреспондентской карточки солидного агентства или га-

* Жиголо — платный танцор в кафе и ресторанах.

123

зеты я оказывался за бортом. Пришлось вернуться в Бер-

лин.

Вскоре я начал эпизодически сотрудничать в ряде газет,

но главным образом в пацифистской «Вельт ам монтаг».

Ее редактор фон Герлах очень ценил мои фельетоны за яз-

вительный и хлесткий стиль и остроумные идеи.

В один прекрасный день мне пришла в голову мысль

проинтервьюировать национал-социалистских вождей, в

первую очередь, конечно, Адольфа Гитлера. В то время я

очень низко расценивал потенции этих людей и решил

над ними поиздеваться.

Еду в Мюнхен, являюсь к личному секретарю фюрера;

Ганфштэнгелю — сыну известного мюнхенского издателя.

Ганфштэнгель меня внимательно выслушивает, смотря свер-

ху вниз; я сам не обижен ростом, но этот издательский сы-

нок совсем великан.

Неожиданно он предлагает мне проехаться с ним по го-

роду. Я изумлен и немного обеспокоен.

Машина останавливается у небольшой загородной вил-