Гришкин менталитет

«А ведь игра стоит свеч», – думал тогда Сирай, с уважением глядя на умельца, который словно задался целью – образовать приятеля в житейских проблемах. И в чем только не преуспели они в те месяцы. Склеивать из детских обручей садовые шланги и сдавать их в магазины; договорившись за бутылку со сторожем, отсортировать скопившийся за годы хлам за гаражом ПМК и снести мотки проволоки, тяжелые связки свинцовых пластин и прочего позеленевшего от дождей корежья во Вторцветмет – вот пара примеров удачных предприятий. Сирай был обучен даже варить сахар в домашних условиях. Из дармового березового сока, из сахарной свеклы, которую осенью можно насбирать тонны вдоль путей пристанционного сортировочного парка или проще насшибать с вагонов, выставленных с местного свеклоприемного пункта для отправки на завод. Но апогея в своих предприятиях творческое содружество достигло в деле более фундаментальном.

В тот год даже видавший виды Гришка удивился обилию в садах. Две яблони Сираевой тещи, которые, будучи не то чтоб заброшенными по причине многолетнего возраста, но как-то забытые, после ухода за ними – перекопки в приствольных окружностях, внесения навоза из Гришкиного свинарника, полива по осени и в начале лета – в тот сезон словно бы изнывали под грузом, обрушившемся на застарелые ветви. Вот тогда и явился патрон к своему подшефному.

– Пиши, – с важной миной в лице произнес он безапелляционно, доставая свой блокнотик из кармана штанов, чтобы что-то диктовать из него. – Значить, так. В яблочный сок добавляешь, из расчета на каждый литр, полстакана воды и два стакана сахара. Бросаешь кусочек дрожжей, наших, социалистических, а не какое-нибудь импортное барахло. Бутыль ставишь в кладовку. Недели четыре к ней не подходишь. Потому что, если подойдешь… Это не пиши. Такая мудрость не на бумаге, а в голове, как сало, должна нарастать. Если, значить, подойдешь раньше, – захочется отлить и попробовать. А значить, бутыль опустеет задолго до готовности.

Все было сделано пунктуально, и даже больше. Сирай как-то позабыл о том, что в углу за шифоньером поджидает его посуда, а когда, как раз через порекомендованный срок, наткнулся на нее, то обнаружил здесь такое, на что, по правде, не рассчитывал поначалу. Янтарная толща заиграла солнечными бликами в бутыли, выставленной на подоконник для розлива.

– Вот видишь. У тебя обнаруживается талант, невостребованный в социалистические времена, – тихо улыбаясь, говорил Гришка, причмокивая через краешек стакана, сидя за столиком в опустевшем к этому времени саду. – И сколько, говоришь, такого богатства извлек?

– Ведро, – доложил Сирай, не таясь.

– Как ведро? – удивился, посерьезнев в лице, наставник. – Да у тебя здесь яблок не меньше чем на бочку вина было.

– Мы полпогреба варенья заготовили. Зиму без сахара обойдемся. Банок восемьдесят, – положил руку на сердце Сирай.

– Зря, – словно точку поставил в отчете товарища Гришка. – От варенья какая польза? Одна изжога. Зря только перевел дары природы.

Но, так уж случилось, не все еще было потеряно.

В конце сентября, когда уже отойдут гладиолусы и настурции, начнут увядать пышные бутоны георгин, и лишь веселые лужайки астры радуются продолжительному бабьему лету, причудливо обновленная одежда пригородных садов манит не только словно раскаленными до красна ветвями рябины. И это подтвердил телефонный звонок Сираева свояка, который не смог одолеть обилие на своем пригородном участке и, зная практичность Сирая, предложил ему использовать то, что оставалось еще в саду в изрядном множестве. Сразу было видно, что в рынок свояк не вписался.

– Яблок шибко много. Все, что на ветвях, – твое, – говорил он в трубку с интонацией в голосе больше просящей о помощи. – Только калину у забора не трогай. Пусть до холодов еще засахарится. Утречком забеги за ключом от калитки.

Зачем Сираю ключ. Он пока еще в состоянии одолевать такие условности как забор.

Только препятствие перед ним оказалось не таким уж незначительным. Свояк-то его человек основательный. Да и некоторые наши традиции, впрочем, окрепшие в новейшие времена, принудили садоводов доводить то, что было только что названо условностью, до степени неприступности.