Гришкин менталитет

И пошёл он по цепочке всех взлелеянных в мыслях событий, чтобы докопаться до истины.

Итак. Всё по порядку.

Избрали в Государственную Думу. Всё нормально – избрали. Дальше. Состязался в полемике перед телекамерами с Жириновским. Состязался – точно. И даже при публике предупредил того, чтобы не пулялся в оппонента стаканом. Так, стакан, значит. Да, Зюганова посоветовал исключить из Думы, и ещё весь зал аплодировал, приветствуя это предложение. Дальше были мигалки, длинноногие красавицы, баулы с импортными шмотками в багаже спецрейса, Адриатика. Всё по порядку. Встреча с земляками на родине. Транспаранты. А между ними тёща с женой. Что за нужда с ними-то встречаться?! Правда, тёща ходила до этого с тряпкой вокруг его авто на огороде. Протирала пыль к приезду хозяина-депутата. Та-ак. Когда же эта ведьма сообщила о войне? И почему сама же потом испугалась?

Тут заподозривший нелады депутат стал убыстрять шаг. Приближаясь к своему дому, когда уже и авто в огороде виднелось в лучах оконного света, он услышал стук в окошко соседнего дома.

– Хадича, проснись, - раздавался в темноте голос тёщи. – Вставай, Хадича. Война началась!

И лишь в размышлении застыл на месте, как услышал женские голоса, раздающиеся поодаль на улице: «Война! Война!» Самый громкий из них давал свою оценку:

– Вот ведь, а! Ночью напали.

Одна из женщин причитала:

– Ах, изверги. Век не дали дожить.

Но кто-то уже страстно бросил в ночь лозунг:

– Смерть фашистским оккупантам!

А ей вторил визг:

– Наше дело правое, мы победим! Вставай страна огромная!

И вновь, развернувшись, трусцой пустился Музафар к военкомату и вновь забарабанил в дверь.

– Опять ты? – уже не скрывая злости, встал перед ним то ли сторож, то ли дежурный.

– Спишь, дорогой, спишь, – пошёл сразу в наступление Музафар. – На твоём посту спать нельзя.

– Заходи, – согласился тот. – Садись.

Он пододвинул табуретку к столу у стены в едва освещённом коридоре.

– Так ты, говоришь, добровольцем?

– Да, добровольцем.

– Подожди минутку, я принесу бумаги.

Он ушёл и скоро вернулся с листком и ручкой.

– Пиши. Военному комиссару, от такого-то. Заявление. Ну, сам знаешь. Ты пиши, а я созвонюсь.

Он удалился, захлопнув за собой дверь, в один из кабинетов и скоро вернулся, стал наблюдать за успокоившимся посетителем, который склонился над листком. Строчки ровными рядками ложились одна к другой, а доброволец, продумывая слог, отрывал ручку от бумаги и вновь, высунув кончик языка в уголке рта, продолжал: «…Прошу зачислить в ряды добровольцев. Кроме того, прошу взять как помощь Родине мой почти новый грузовик…»

Тут на улице послышалось фырчанье подъехавшей машины. «Ага, зашевелились», – успело мелькнуть в голове. Входная дверь со скрипом отворилась.

– Кто вызывал? – остановился у порога сержант милиции.

Вслед за ним вошли ещё двое в форме. У одного в руках резиновая палка.

– Я вызывал, – пошёл навстречу вошедшим военкоматовец.

– Где твой доброволец?

– Вот он. Пишет заявление. На фронт просится.

Сержант подошёл.

– Написал? А теперь вставай, пошли. Добровольцы это по нашей части.

Он взял опешившего Музафара под локоть. Но тот стал препираться.

– В чём дело, командир?

– Пошли, – тянул его сержант. – Что-то от тебя берёзовым веником попахивает. В бане что ли пил?

– Да подождите, – вырвал локоть наш доброволец, но увидев, что тот из наряда, что остался у входа, похлопывает по ладошке резиновой палкой, смиренно спросил:

– Куда вы меня?

– Туда, где добровольцы.

– Какие добровольцы?

– Такие, как ты.

В дежурке, куда они приехали, их встретил улыбающийся капитан в фуражке набекрень, в ослабленном на шее галстуке.

– Что он там натворил?

– Да вот на фронт просится, – улыбался сержант.

– На фронт? В Чечню что ли? Так там кончилась война.

Зазвонил телефон на пульте. Дежурный взял трубку, представившись, как следовало по форме, молча стал слушать говорившего о чём-то на другом конце провода, а потом спросил:

– Где это?

Он поднял глаза на сержанта, положил трубку.

– Не понятно, что за кутерьма. Здесь – доброволец, на Красноармейской возле училища какое-то сборище. Насчёт войны, говорят, крики. Давай дуйте туда. Разберитесь.

А сержант повернулся к Музафару.

– Ты где живешь?

– Из местных я.

– Понятно, из местных. По какой улице проживаешь?

– По Красноармейской.

– Ты чувствуешь? – обратился сержант к дежурному. – Этот друг-то как раз оттуда.

Он вновь повернулся к Музафару.

– Не в курсе, что за война у вас там? А ну-ка поехали.

Доставят Музафара без почестей, но на машине, на милицейской, туда, где ждут его возбуждённые Муршида и Насима-аби. Где в огороде стоит уставшее от безработицы, выцветшее авто. Как встретят его тут – пока не известно. Хотя то, что без транспарантов, – это уж точно. Муршида-то, видно, обругает. Баламутом назовёт. А может, даже тряпкой по морде отхлещет. Но, впрочем, может, сжалится.

А поделом бы. Фантазируй, если нравится, но, как говорится, знай край да не падай. Без тебя мало их там. Ещё и Музафара только не хватало в той Думе, для полноты счастья народного.

НОВЫЙ РУССКИЙ ГРИШКА