Гришкин менталитет

И вот самый трудоемкий этап – сбор ягод, извлечение из них сока – позади. Сирай согбенно несет двадцатилитровую бутыль на лоджию, чтобы поставить ее на предписываемый срок в кладовку. «Процесс пошел!» – звучат в голове слова. Тяжела ноша, но своя. И если б не носок, приспустившись, болтающийся на левой ноге, двадцать литров – не тяжесть. Терпи, милок. Тужась, еле перешагнул через порог лоджии одной ногой. Выдержав равновесие, переступил другой. И не почувствовал, что наступил на приспущенный носок. Запутавшись, пошатнулся, головой ударился о кирпичный выступ дверного проема – хрястнуло, ударившись об угол, стекло, булькнуло обрушившееся девятым валом на пол лоджии содержимое разбившейся бутыли. Рефлекторное хватательное движение – крупный осколок чиркнул палец. Сирай стоит без малого по щиколотку в багрового цвета озере. Пенка прибивается, липнет к ногам. Резкий запах забродившего сырья ударил в ноздри. Но обжигающая боль в пальце отвлекла внимание от яркой картины. Конец среднего пальца правой руки приплюснут. Это подушечку с него срезало стеклом. Озеро, на глазах осев, иссякло. Кусочек пальца лежит на полу. Подобрав, приложил его на свое место. Выглянул из окна. Соседи внизу, слышно, обеспокоились, выглядывают со своих лоджий. Розовые струйки поливают их тут же исчезающие лица. Сирай извиняется перед ними, но извинения получаются какие-то безжизненные, потому что сейчас вовсе не до них. Кое-как обувшись, лишь спутав одной рукой шнурки, он спешит в больницу, что в десяти минутах ходьбы. В дороге вспоминает об известных из газет, журналов случаях, как врачи приживляют оторванные кисти рук, ноги. А тут тебе всего-то. Забывшись, отнял прижимавший ранку конец большого пальца – вместе с ним оторвалась присохшая было отрезанная подушечка среднего пальца. Послюнявил, вновь восстановил ее на прежнее место. Торопится.

И вот уже приемный покой больницы. На одной из дверей табличка: «Перевязочная». В другую, открытую дверь видны женщины в белых халатах. Раненый устремляется туда.

– Вот, только что отрезал. Перевяжите скорей, он снова прирастет, – спешит с просьбой.

Никто не шелохнулся. Двое что-то пишут в журналах. Лишь третья, увидев капающую на пол кровь, заверещала:

– Ну-ка выйдь отсель! Только что протерла полы. Обязательно лезть.

Наклонившись прямо перед непрошенным гостем, она вытирает красные пятна на полу, не замечая, что кровь с пальца капает ей за шиворот, на спину. Ее халат окрашивается в ярко-красные кляксы. И тут, оторвав голову от журнала, ее товарка увидела пятнистую спину, перевела взгляд на окровавленную руку непрошеного гостя.

– Марьям, он халат тебе испачкал, – сообщает она и, встав со стула, возмущается:

– Ты почему здесь? Кто тебе разрешил входить?.

– Забинтуйте скорей, – просит Сирай, уже не пытаясь убедить никого задумкой о приживлении.

– Здесь стационар. Лечат только лежачих. А тебе положено в поликлинику, к травматологу, – хором объясняют ему. – Иди, не будем мы бинтовать.

Таким образом – осечка. Здесь уже освоились в том диком рынке, и эпизодами о приживлении рук-ног их не удивить.

Поликлиника в другом конце города. Но быстрым шагом (не ждать же автобус, пока кусочек пальца прирастет вкось) минут за двадцать дошел до нее.

Возле кабинета травматолога несколько человек: то с гипсом по локоть, то с гипсовым воротником, то с перебинтованной головой. Видя запекшуюся кровь на руке, один из них предлагает:

– Заходи без очереди.

Этот не рыночник. Может, потому и в гипсе. А впрочем, может, и наоборот. Но тут открылась дверь, появилась женщина в белом. Посмотрела на руку и словно не кровь, а часы в ней увидела.

– Прием кончился. Обед.

– Вот, может, прирос бы, – бормочет несмело наш бедолага.

– После обеда. Пришьем, и прирастет.

И скрылась за дверью.

Тот, что в гипсовом воротнике, кряхтя подошел, посмотрел на руку.

– У меня чистый платочек. Давай сами. Их пока прождешь…

С перебинтованной головой тоже заинтересовался, подошел.

Пока они отобедают, высохнет, и уже не пришьешь. Доставай платочек.

И тут в конце коридора появился он. Знакомая фигура, вальяжная походка. Рассматривая таблички на дверях, плакаты на стенах, шел, да-да, конечно же, он. Гришка.

– Э-э, знаком, ты чего здесь делаешь?

Но увидел окровавленную руку.

– Опять били?

Склонил голову направо, склонил налево. Рассматривает.

– И чего стоишь?

– Да вот, думаю, может, прирастет, – начал объяснять наш герой.

– Пока ты здесь простоишь, обязательно прирастет, – перебил специалист широкого профиля. – Палец что ли?

– Да, подушечку срезал.

– Подчистую?

– Кусочек.

– Да сдался он тебе. Выбрось вон, – кивнул Гришка на коробку в углу.

– Жалко ведь.

–Жалко у пчелки. Выбрось, говорю тебе.

– Гринь, может, прирастет?

– Вот заладил: прирастет.

Тут вмешался тот, что с чистым платочком.

– Вот у меня новенький. После магазина еще не пользовался.

Гришка продолжительно смотрит на его гипсовый воротник. В глазах мелькнул озорной огонек, но шутить не стал. Помолчал, глядя в окно.

– Ладно, пошли. В парке найдем целебное средство.