Горящие сады

— Сидите, — вторила Мария. — Так не расстаются друзья. Давайте по пути обменяемся впечатлениями о концерте.

— Ты, Чики, садись туда, в переднюю машину, — Микаэль стоял под дождем, хлеставшим его по спине, и его башмаки были в черном глянцевитом потоке. За его спиной, едва различимые, стояли еще двое, белея рубахами. — Садись в «мерседес».

— Да нет, я здесь, ничего, — ответил Чики и повернулся к нему, соседу, тесня его. — Мне показывали рецензию в «Таймс» на концерт «Амандлы». Там напечатан снимок зулусского танца. Почему*то именно он больше всего поражает внимание европейцев.

— Хорошо, тогда я сяду здесь, — Микаэль повернулся к двоим у себя за спиной, что*то негромко сказал, и те поспешили к «мерседесу». Сквозь дождь было видно, как осветился салон стоящей впереди машины и в ней уже сидели люди, теснились, впуская двоих. — Поехали, — приказал Микаэль шоферу.

Тот включил фары, наполнив дождь алмазным блеском. Пустил машину вслед покатившемуся, замигавшему поворотным огнем «мерседесу».

Они мчались по ночному, шумящему ливнем городу. В ритмах огней, ртутных вспышках встречных дымящихся фар, в цветных озарениях реклам чудилось продолжение танца. Мелькание щитов и масок, синеватая сталь наконечников. Он оцепенел, погруженный, в зрелище ливня. Чувствовал себя лишенным воли, подхваченным, вовлеченным в движение, которое невозможно прервать. Стал его частью и сутью.

Чики все так же, давя его мускулистым плечом, отирал лоб желтым платком, говорил оживленно и весело:

— Когда-нибудь мы послушаем с вами «Амандлу» в концертном зале Претории или Йоханнесбурга. И это будез, триумф. Я напомню вам это сегодняшнее представление в «Олимпии», и этот дождь, и как мы вчетвером, все не дома, все на чужбине, мчались по ночному Мапуту.

Он сказал это так искренне, в его словах звучала такая вера в неизбежность их будущей встречи, что Бобров испугался двойным испугом. Если произнесенное — ложь и сидящий с ним человек — предатель, какая необъяснимая щель в преисподнюю и тьму душа человеческая. А если слова его искренни, то возможна жестокая, обрекающая его на гибель ошибка, и он, Бобров, бессилен ей помешать.

— Вы помните, я говорил вам во время последней встречи, — продолжал Чики. — Наше военное воздействие скажется рано или поздно на ходе дебатов в парламенте. И вот вам: читали в последней «Ранд дейли мейл»? Депутат от Националистической партии Крумфюгер выступил с предложением пересмотреть законодательство в сторону смягчения апартеида. Он сказал: «Мы перешагиваем порог гражданской войны, уже занесли над ним ногу. И прежде чем ее опустить, попытаемся исправить заложенные в наше общество деформации». Уж если представитель фашистов требует устранить деформации, значит, нет у них былого единства. Значит, они почувствовали укол «Копья нации»!

Близкое тугое плечо, горячее сквозь влажную ткань. Провал операции в Сильвертоне. Один человек убит. Трое захвачены в плен. Двое приговорены к смертной казни. Он, Чики?..

Вспышка встречного света. Хром радиатора в ливне. Близкое тугое плечо. Провал операции в Дурбане. Три человека убиты. Один взят в плен. Повесился в камере, не выдержав пыток. Он, Чики?..

— Я повторяю, — сказал Чики, — вы просили о встрече, я готов повидаться дня через два. Через неделю я улетаю в Лондон. Вам это удобно?

— Да, конечно, — ответил он поспешно, стараясь отделить себя от близкого плеча, от пульсирующего напряженного мускула. От чего*то еще, что билось, пульсировало в этом теле, затянутом в красное, — от темной неясной силы, к которой он, Бобров, был подключен в мчащейся сквозь ливень машине.

— А куда мы едем? — вдруг спросил Чики, прижимаясь к стеклу. — Микаэль, куда мы едем?

— Завезем нашего друга, — ответил тот, чуть поворачиваясь, отражая скулой голубоватую ударившую вспышку мблнии.

— А разве вы не в «Полане»? — спросил Чики.

— Нет, — ответил Микаэль. И в этом «нет» почувствовалось жесткое, похожее на приказание, давление.

И он промолчал. И своим умалчиванием вступил в еще более тесную связь с чем*то, что уже совершалось. Влекло их в черном, с разрывами света, пространстве.

«Полана» осталась далеко в стороне. Город кончился, и они скатились вниз к океану, мощно, с ревом давившему на шоссе своей тьмой, ураганом. Белые взрывы молний поджигали мутные пласты горизонта, выламывали из неба кристаллические глыбы туч.

Он узнал сосновую рощу, где лежал днем у солнечного прилива. Сейчас деревья проревели всклокоченной хвоей. Отпечатались колючими контурами на вспыхнувшей белой фольге.

Машины мчались вдоль океана и внезапно съехали с шоссе на мягкие, кустами поросшие дюны. Встали, уткнувшись раструбами фар в сочное паденье воды, в желтое сверкание песка, в мелколистые, терзаемые ливнем заросли.

Он видел впереди глянцевитый капот «мерседеса». Колею, в песке раздавленный кактус. Колеблемые ливнем, в лучах, от «мерседеса» быстро шли трое, промокая, зябко сутулясь. Приблизились, растворили дверцу. Пахнуло твердым ветром, рев и брызги залетели в машину. Один подошедший ухватил Чики за плечо, натянул футболку. Приказал:

— Выходи!