Голубой горизонт

Луиза просыпалась, и ее охватывало чувство глубокой благодарности.

С каждым днем Джим нравился ей больше и больше, она доверяла ему. Но не могла позволить прикоснуться к себе. Даже при совершенно обычных случайных контактах — когда Джим прилаживал ее стремя и задевал лодыжку, когда передавал что-то вроде ложки или кружки с кофе и их пальцы на мгновение соприкасались — Луизу охватывали страх и отвращение.

Странно, но на расстоянии она находила Джима привлекательным. Когда он скакал рядом с ней и Луиза чуяла его теплый мужской запах и слышала его голос и смех, это делало ее счастливой.

Однажды она случайно наткнулась на Джима, когда он купался в реке. Оставаясь еще в бриджах, он снял кожаную куртку и рубашку, бросив их на берег; он набирал воду в пригоршни и плескал себе на голову. Джим стоял спиной к Луизе и не замечал ее. А она, прежде чем отвернуться, долгое мгновение смотрела на гладкую, чистую кожу его спины. Эта кожа сильно контрастировала с загорелыми руками. И под ней отчетливо вырисовывались крепкие мускулы.

Луиза снова ощутила нечестивое движение в собственном теле — дыхание стало прерывистым, в нижней части живота возникла тяжесть, вспыхнуло неопределенное, но блудливое желание, которое пробудил в ней Коен ван Риттерс до того, как вверг в чудовищный кошмар своих грязных фантазий…

«Я не хочу, чтобы это опять случилось, — думала Луиза, лежа в темноте. — Я не могу позволить какому-либо мужчине прикоснуться ко мне. Даже Джиму. Я хочу, чтобы он был моим другом, но я не хочу этого. Мне лучше уйти в монастырь. Это для меня единственный выход».

Но в этой глуши не было женских монастырей, и Луиза наконец заснула.

Ксиа привел Коотса и его отряд охотников к тому месту, где находился лагерь, когда Джим Кортни угнал их лошадей, и откуда они начали долгий обратный путь в колонию. С той ночи прошло много недель, и за это время над горами пронеслось множество сильных ветров и дождей. Для любого глаза, кроме глаза Ксиа, никаких следов вокруг не осталось, всё уничтожили стихии.

Ксиа прошелся вокруг старой стоянки, потом направился в ту сторону, куда побежали лошади, и по наитию определил направление, в котором Джим мог угнать краденый табун, как только совладал с лошадьми.

В четверти лиги от старого лагеря Ксиа нашел едва заметный след — слабые царапины, оставленные на сланце стальными подковами; такие царапины не могли оставить копыта канны или какого-то другого дикого животного. Ксиа оценил след: не слишком свежий, но и не слишком старый. Это стало первым колышком, от которого он начал строить картину погони.

Ксиа двинулся дальше, изучая все защищенные места: между скалами, под упавшими деревьями, в податливой глине на дне ущелий, на отложениях пород, достаточно мягких, чтобы на них остались следы, и достаточно твердых, чтобы эти следы сохранились.

Коотс и его люди следовали за Ксиа в отдалении, стараясь никак не испортить старые знаки. Частенько, когда след становился настолько бесплотным, что даже чары Ксиа не помогали его различить, они расседлывали лошадей и ждали, куря и споря, играя в кости, делая ставки на то, какое вознаграждение они получат, поймав беглецов.

Наконец Ксиа, обладавший бесконечным терпением, разгадывал очередную загадку. Тогда он звал остальных, все снова садились в седла и тащились за ним через горы.

Постепенно след становился свежее, потому что расстояние между отрядом и беглецами сокращалось, и Ксиа с большей уверенностью шел по нему. Тем не менее прошло три недели, с тех пор как бушмен нашел первый отпечаток, до того момента, когда Ксиа отыскал табун мулов и лошадей, которых Джим и Баккат использовали для отвлечения, а потом бросили.

Поначалу Коотс не мог понять, как именно их одурачили. Он со спутниками обнаружили здесь своих лошадей, но не видели при них даже признаков людей. У Коотса с самого первого дня возникли немалые трудности в общении с Ксиа, потому что на голландском бушмен едва говорил, а его жесты не могли объяснить сложную схему обмана, задуманного Баккатом.

Но наконец Коотс понял, что в табуне нет лучших лошадей — Фроста, Кроу, Лимона, Стага и, конечно, Друмфайра и Верной.

— Они разделились и оставили этих животных, чтобы увести нас в сторону! — догадался Коотс и побелел от ярости. — И мы все это время бродили кругами, а преступники удирали в другом направлении!

Его гнев нашел точку приложения, и этой точкой оказался Ксиа.

— Поймайте эту желтую крысу! — заорал Коотс Рихтеру и Ле Ричу. — Я сдеру часть шкуры с этого мелкого вонючего дикаря!

Помощники схватили бушмена до того, как он понял их намерение.

— Привяжите его к тому дереву!

Коотс показал на большое уродливое дерево.

Помощники сделали это с удовольствием, привязав проводника кожаными ремнями за запястья и лодыжки. Они злились на Ксиа не меньше, чем Коотс, — по их мнению, бушмен являлся прямым виновником их неприятностей и трудностей, перенесенных за последние месяцы, и возмездие выглядело сладким. Бушмена привязали к стволу кожаными ремнями. Коотс сорвал с Ксиа кожаную набедренную повязку, оставив бушмена нагим.