Голубой горизонт

Бутылка с джином уже стояла на кухонном столе. Джим в первый раз увидел ее после расставания с родными. Он не знал, как вежливо отклонить предложение Луизы, сказать, что ему не нравится оглушать себя алкоголем. Он напился лишь раз в жизни и весьма сожалел об этом опыте. Однако ему не хотелось портить деликатный момент, так что он налил себе чуточку и неохотно выпил.

Луиза зажарила на ужин отбивные из антилопы и подала их Джиму с жареным луком и ароматными травами, по рецепту Сары. На мясо Джим набросился с огромным аппетитом, и ему стало так хорошо, что он даже похвалил девушку:

— Ты не только хорошо стреляешь, но и готовишь великолепно.

Но после этого разговор заглох, слова то и дело перемежались неловким молчанием. Джим мысленно ругал себя, твердя, что они ведь уже почти стали настоящими друзьями. Горе он запивал кофе.

— Пойду спать. — Джим встал из-за стола быстрее обычного. — А ты как?

— Хочу записать кое-что в дневник, — ответила Луиза. — Для меня этот день стал особенным. Моя первая охота. Более того, я ведь обещала твоему отцу не пропускать ни дня. Так что спать пойду попозже.

Джим оставил ее в шатре и отправился к своему фургону.

На ночь фургоны всегда выстраивали квадратом, а пространство между ними заполняли ветками колючего терна, чтобы защитить домашних животных от хищников. Фургон Луизы всегда стоял рядом с фургоном Джима, так что между ними находились только ветки да парусина двух повозок. Таким образом, Джим всегда оставался вблизи, если бы вдруг он понадобился Луизе, и ночью они могли разговаривать, оставаясь каждый в своей постели.

Но на этот раз Джим лежал без сна, пока не услышал приближавшиеся со стороны кухонного шатра шаги Луизы и не увидел свет ее фонаря, проскользнувший мимо его фургона. Потом он прислушивался к тому, как девушка переодевается в ночную сорочку. Шорох ее одежды вызвал в его воображении тревожащий образ Луизы, и Джим постарался, хотя и безуспешно, изгнать его. Потом он услыхал, как Луиза расчесывает волосы, и каждое движение щетки походило на тихий шепот ветра в поле зрелой пшеницы. Джим легко мог представить, как эти волосы волнуются и светятся в лучах фонаря. Наконец до него донесся скрип походной кровати. И наступила долгая тишина.

— Джим…

Чуть слышный шепот Луизы поразил и взволновал Джима.

— Джим, ты не спишь?

— Нет.

Собственный голос показался ему слишком громким.

— Спасибо, — так же тихо заговорила Луиза. — Я и не помню, когда мне выдавался такой замечательный день.

— Мне он тоже понравился.

Джим чуть не добавил: «Если не считать…» — но вовремя проглотил эти слова.

Потом снова стало тихо, и молчание тянулось так долго, что Джим подумал: Луиза наконец заснула.

Но она снова зашептала:

— И еще спасибо тебе за твою доброту.

Джим промолчал, потому что не нашел что сказать. Он еще долго не мог заснуть, и его боль постепенно уступала место гневу. «Я не заслуживаю такого обращения. Я все потерял ради нее, и дом и семью. Я стал изгнанником, чтобы ее спасти, а она все равно смотрит на меня как на некую отвратительную и ядовитую рептилию. А потом спокойно ложится спать, словно ничего и не случилось. Ненавижу ее! Лучше бы мне никогда с ней не встречаться!»

Луиза лежала в постели неподвижно, напряженно. Она знала, что Джим услышит любое ее движение, а ей не хотелось, чтобы он знал, что она не в силах заснуть. Ее терзали чувство вины и раскаяние. Луиза прекрасно осознавала, чем обязана Джиму. И слишком хорошо понимала, чем именно он пожертвовал ради нее.

К тому же он ей нравился. Иначе и случиться не могло. Джим был таким веселым и сильным, надежным и изобретательным… Луиза чувствовала себя спокойно, когда Джим находился рядом. Ей нравилась его внешность, его крупное сильное тело, открытое честное лицо. Он умел рассмешить ее. Луиза улыбнулась, вспомнив, как он отреагировал, когда она прострелила его шляпу. Джим обладал причудливым чувством юмора, и Луиза наконец начала его понимать. Он умел так рассказать о дневных событиях, что Луиза хохотала от удивления, даже если сама была всему свидетелем. Она чувствовала, что он ей друг, когда он называл ее Ёжиком и поддразнивал на особый лад — возможно, грубоватый и непостижимо английский.

Даже теперь, когда он сердился на нее, было приятно осознавать, что он совсем рядом. Ночами нередко случалось, что Луиза отчаянно пугалась, слыша странные звуки диких мест — бормотание гиен или львиный рев… И тогда Джим мягко заговаривал с ней сквозь стенки фургонов. Его голос успокаивал Луизу, и она снова засыпала.

Но бывали еще ночные кошмары. Луизе часто снилось, что она снова оказалась в Хьюс-Брабанте; она видела треногу и шелковые веревки, видела темную фигуру в лучах ламп — фигуру в одежде палача, и черные перчатки, и кожаную маску с узкими прорезями для глаз… Когда являлся такой кошмар, Луиза оказывалась в плену мрака, не в силах вырваться на свет… пока ее не будил голос Джима, спасавший от ужаса:

— Ёжик! Проснись! Все в порядке! Это просто сон! Я здесь, рядом. Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.