— Мне бы хотелось, конечно, чтобы у тебя имелась одна из недавно изобретенных штуковин — хронометр, его придумал Гаррисон из Лондона, он дает возможность более точно определять широту и долготу места, где ты находишься. Но я пока что сам ни одного такого не видел, да еще говорят, что, даже если ты такой найдешь, с тебя сдерут за него пять сотен фунтов. То же самое относится к отражающим квадрантам Джона Хедли. Но вот тебе мой старый проверенный компас и октант. Они принадлежали еще твоему деду, но ты отлично знаешь, как ими пользоваться, и с этим экземпляром таблиц Адмиралтейства всегда сможешь с уверенностью сказать хотя бы то, на какой широте ты находишься, если только увидишь солнце. И сможешь добраться до любого из мест, отмеченных мной на карте.
Джим принял из рук отца кожаный футляр, открыл его и достал прекрасный сложный инструмент итальянской работы.
Джим погладил его пальцем и посмотрел на отца:
— Я никогда не смогу отплатить тебе за все эти прекрасные дары и за все, что ты для меня сделал. Я просто не заслуживаю такой любви и щедрости.
— Позволь судить об этом мне и твоей матери, — ворчливо откликнулся Том. — А теперь нам пора домой.
Он позвал двух слуг, которые возвращались с ним в колонию. Они принялись запрягать в повозку тягловых лошадей и седлать большого гнедого мерина Тома.
Джим и Луиза, пользуясь последним шансом попрощаться еще раз, проехали рядом с тележкой на Друмфайре и Верной почти лигу. Наконец стало ясно, что, если они хотят догнать свои фургоны до заката, дальше им ехать не следует. Но они еще какое-то время стояли на месте, провожая взглядом повозку, катившую по пыльному вельду.
— Он возвращается! — воскликнула Луиза, заметив, что Том галопом несется обратно.
Он резко остановил лошадь рядом с молодыми людьми:
— Послушай, Джим, сынок, никогда не забывай вести дневник! Я хочу, чтобы ты заносил в него все навигационные заметки! Не забывай об именах местных вождей и названиях их поселений. Внимательно присматривайся к тем товарам, которые мы смогли бы выменивать у них в будущем.
— Да, отец. Мы об этом уже много раз говорили, — напомнил ему Джим.
— И промывка золота! — продолжил Том.
— Я буду делать пробную промывку на каждой реке, какая только нам попадется, — засмеялся Джим. — Этого я не забуду.
— А ты ему напоминай, Луиза. Он слишком легкомыслен, этот мой сынок. Не знаю, в кого он такой. Пожалуй, в матушку.
— Обещаю, мистер Кортни, — серьезно кивнула Луиза.
Том снова повернулся к Джиму:
— Джеймс Арчибальд, ты отвечаешь за эту юную леди! Она, правда, девушка явно рассудительная и слишком хороша для тебя.
Наконец Том оставил их и помчался вдогонку за повозкой, то и дело оборачиваясь и маша рукой сыну. Он догнал повозку, и тут Джим вдруг воскликнул:
— Черт меня побери, я же забыл передать мое уважение и прощальный привет Мансуру и дяде Дориану! Скорей!
Они понеслись за повозкой. И когда догнали ее, то все спешились и снова обнялись.
— На этот раз мы действительно уезжаем, — сказал наконец Джим.
Но его отец еще какое-то время ехал рядом с ними, не меньше мили, прежде чем смог заставить себя отпустить их.
Фургоны давно уже исчезли вдали, но их след впечатался в землю окованных железом колес, и двигаться по нему не составляло труда. Пока молодые люди ехали вперед, они видели невдалеке целые стада газелей, чьи мелкие группы сливались друг с другом, и наконец земля просто исчезла под этими живыми волнами.
Другие дикие животные, более крупные, тоже стали частью этого потока жизни. Темные стада антилоп гну скакали по траве, встряхивая лохматыми гривами, выгибая шеи, как породистые лошадки, и взбрыкивая задними ногами. Целые отряды африканских зебр неслись куда-то, издавая похожие на лай звуки. Там же виднелись огромные стада квагг. Эти дикие лошади мыса Доброй Надежды, полосатые, как зебры, но с темными коричневыми ногами, обитали здесь в таком количестве, что бюргеры с мыса убивали их тысячами — ради шкур. Из этих шкур они шили мешки для зерна, а туши оставляли стервятникам и гиенам.
Луиза изумленно наблюдала за этими стадами.
— Я никогда не видела ничего столь прекрасного! — воскликнула она.
— В этих краях мы действительно благословлены множеством дичи, так что человек опускает ружье лишь тогда, когда у него устают руки, — согласился Джим. — Я знаю одного великого охотника, живущего в колонии. Он убил за один день три сотни голов крупной дичи, загнав при этом четырех лошадей. Вот это подвиг!
Джим в восхищении покачал головой.
Свет костров привел их туда, где остановились на ночь фургоны; последнюю милю они ехали уже в темноте. Зама варил кофе в черном железном котелке, раздробив в ступке свежие кофейные зерна.