Голод (пер. Химона)

Этотъ человкъ сидлъ изо дня въ день и игралъ въ карты съ первымъ встрчнымъ, входившимъ къ нимъ въ комнату, игралъ безъ всякой ставки, только чтобы провести время и что-нибудь имть въ рукахъ. Онъ боле ничего не длалъ, шевелился постольку, поскольку дозволяли его лнивые члены, въ то время какъ его жена бгала взадъ и впередъ по лстницамъ, хлопотала по хозяйству и длала все, чтобы только залучить къ себ постояльцевъ. Она поддерживала знакомство съ носильщиками и артельщиками, платила имъ опредленное вознагражденіе за каждаго доставленнаго ей постояльца, порой также давала и имъ пріютъ на ночь. На этотъ разъ, очевидно, моряка доставилъ ей «Стекло».

Вошли двое дтей, маленькія двочки съ худыми, покрытыми веснушками лицами; на нихъ были поистин жалкія платья. Вскор за ними вошла и хозяйка. Я спросилъ ее, куда она меня помститъ на ночь, и она отвтила мн коротко, что я могу лечь или въ этой комнат или въ передней, на нарахъ, — какъ мн угодно. Говоря мн это, она ходила по комнат, возилась съ какими-то вещами, которыя она приводила въ порядокъ, и при этомъ ни разу даже не посмотрла на меня.

Услышавъ такой отвтъ, я отороплъ, всталъ около двери и съежился весь; я сдлалъ такое лицо, какъ-будто я очень доволенъ уступить другому свою комнату на одну ночь; чтобы не сердить хозяйку и чтобы она не выгнала меня совсмъ, я сказалъ:

«Ахъ, да, какъ-нибудь устроимся!» И замолчалъ. Она продолжала ходить по комнат.

— Между прочимъ я должна вамъ сказать, что мн совсмъ неудобно давать людямъ квартиру и столъ въ кредитъ, — сказала она. — И я это вамъ уже говорила разъ.

— Да, но все дло въ какихъ-нибудь двухъ дняхъ, когда моя статья будетъ окончена, — возразилъ я. — Я вамъ охотно дамъ еще пять кронъ лишнихъ.

Но она, очевидно, не врила въ мою статью, это я замтилъ.

Изъ-за того, что я былъ немного оскорбленъ, я не смлъ разыгрывать изъ себя гордеца и покинуть этотъ домъ: я зналъ, что меня ждетъ, если я уйду.

* * *

Прошло нсколько дней.

Мн пришлось жить въ общей комнат, потому что въ передней, гд не было печки, было очень холодно; ночью я спалъ въ комнат на полу. Прізжій морякъ все еще жилъ въ моей комнат и вообще, кажется, не собирался узжать.

Во время обда пришла хозяйка и заявила, что онъ заплатилъ ей за цлый мсяцъ впередъ; ему нужно до отъзда выдержать экзаменъ; вотъ почему онъ въ город. Я все это слушалъ и понялъ, что моя комната потеряна для меня навсегда.

Я вышелъ въ переднюю и услся тамъ; если мн вообще удается написать что-нибудь, то только здсь, потому что здсь по крайней мр тихо. Аллегорія ужъ боле не занимала меня: у меня была новая идея, превосходный планъ; я хотлъ написать одноактную драму «Крестное знаменіе» на средневковый сюжетъ. У меня было уже все обдумано, что касается главнаго дйствующаго лица, — великолпная фанатичная блудница, согршившая въ храм, не по слабости и не по страсти, но изъ благородной ненависти къ небу.

Чмъ больше времени проходило, тмъ больше вдохновлялъ меня этотъ образъ. Наконецъ, она встала передъ моими глазами, какъ живая и именно такой, какой я хотлъ ее представить. Ея тло было отвратительно и полно недостатковъ: большого роста, худая и смуглая, а при ходьб подъ одеждой чувствовались длинныя ноги; и кром того, у нея были большія оттопыренныя уши. Короче говоря, для глазъ она ничего не представляла изъ себя. Что меня интересовало въ ней, это недостижимое безстыдство, масса содянныхъ ею грховъ. Она занимала меня, дйствительно, въ высшей степени; мой мозгъ былъ заполненъ этимъ образомъ. Я читалъ свою драму два часа кряду. Работа шла съ большимъ напряженіемъ, а иногда съ очень длинными паузами, когда все писалось напрасно и приходилось рвать.

Исписавъ 10–12 страницъ, я, наконецъ, изнемогъ отъ холода и напряженія. Я всталъ и вышелъ на улицу.

Въ теченіе послдняго получаса мн очень мшалъ работать дтскій крикъ изъ хозяйской комнаты, такъ что все равно я не могъ дольше работать. Я сдлалъ большую прогулку по Драменевенену и бродилъ по улицамъ до самаго вечера, все время обдумывая продолженіе своей драмы.

Когда я возвращался домой, со мной произошло слдующее:

Я сталъ у лавки сапожника, на конц улицы Карла-Іоганна, почти у самой желзнодорожной площади; Богъ всть, зачмъ я остановился именно передъ этой лавкой.

Я смотрлъ въ окно, но совсмъ не думалъ о сапогахъ: мои мысли были далеко гд-то въ другихъ мірахъ. Мимо меня прошли нсколько болтающихъ прохожихъ, но я не слышалъ, что они говорили; вдругъ я услышалъ голосъ:

— Добрый вечеръ!

Со мной здоровался мой товарищъ по прозвищу «Двица».

— Добрый вечеръ! — отвчалъ я разсянно. Я посмотрлъ на «Двицу» и не сразу узналъ его.

— Ну, какъ живете? — спросилъ онъ.

— Да ничего, какъ всегда.

— Скажите…. вы все живете у Христи?

— Христи?

— Вы, кажется, говорили мн, что служите бухгалтеромъ у книгопродавца Христи?

— Ахъ, да! Нтъ, это уже прошло. Невозможно было съ нимъ работать; дло быстро ршилось само собой.

— По какому поводу?

— Я ошибся въ цифрахъ и…

— Сфальшивили?

Сфальшивилъ ли я? «Двица» спрашиваетъ, сфальшивилъ ли я? Онъ спросилъ это быстро и съ интересомъ.