Я стою у окна и вижу, что женщина начинаетъ свирпть. Эта отвратительная сцена волнуетъ меня, я не могу, дольше выносить ея и зову мальчика къ себ наверхъ. Я дважды зову, чтобы положить конецъ этой сцен. Послдній разъ я кричу такъ громко, что хозяйка, пораженная, поворачиваетъ ко мн голову. Она, тотчасъ же овладваетъ собой, дерзко и вмст съ тмъ смущенно смотритъ на меня, и затмъ обращается къ сыну съ замчаніемъ. Она говоритъ такъ громко, что я слышу.
— Стыдись! Люди видятъ, какой ты гадкій.
Изъ всего, что я наблюдалъ, ни одна подробность не избгла моего вниманія. Мое вниманіе отличалось замчательной проницательностью; я тщательно воспроизводилъ каждую мелочь. Не можетъ быть, чтобы мой разумъ былъ не въ порядк. И что это значитъ: не быть въ порядк?
— Послушай, знаешь что, — сказалъ я вдругъ, — ты уже достаточно много занимаешься своимъ разсудкомъ и въ этомъ отношеніи надлалъ себ много хлопотъ. Довольно дурачиться! Разв это признакъ сумасшествія, когда замчаешь и воспринимаешь вс явленія? Вдь это, наконецъ, просто смшно; дйствительно, это достойно смха, я ясно вижу, что это можетъ произойти съ каждымъ человкомъ. Самыя простыя вещи иногда бываетъ трудно сообразить. Но это еще ровно ничего не значитъ; просто случайность. Еще немножко, и я бы высмялъ тебя.
Этотъ счетъ изъ мелочной лавочки, эти скверныя 5/16 гадкаго дешеваго сыра, — ха-ха, сыра съ перцемъ и гвоздикой, за которымъ посылаютъ даже малыхъ ребятъ. Этотъ счетъ могъ бы сбить съ толку каждаго. Уже отъ одного запаха этого сыра можетъ закружиться голова. И я началъ смяться надъ зеленымъ сыромъ. Нтъ, если бы мн дали подсчитать 5/16 хорошаго сливочнаго масла, это совсмъ другое дло.
Я лихорадочно разсмялся надъ моей выдумкой и нашелъ, что это очень смшно. Да, у меня все въ порядк. Я чувствую себя совсмъ хорошо. Я — свтлая голова. Слава Богу, у меня все какъ слдуетъ.
Веселость моя росла по мр того, какъ я ходилъ по комнат и говорилъ съ собой; я громко смялся и чувствовалъ себя очень довольнымъ. Мн нужно воспользоваться этимъ свтлымъ мгновеніемъ, этой минутой беззаботнаго восторга. Я слъ за столъ и принялся опять за свою аллегорію. Дло пошло на ладъ, какъ уже давно не шло; правда, не особенно быстро, но тмъ немногимъ, что я написалъ, я былъ доволенъ. Безъ устали я проработалъ цлый часъ.
Я уже добрался до важнйшаго пункта этой аллегоріи, до самаго пожара въ книжномъ магазин; это былъ очень важный пунктъ, такъ что все ране написанное казалось ничто въ сравненіи съ этимъ мстомъ. Я хотлъ выразитъ глубокую мысль, что это горятъ не книги, а мозги, человческіе мозги, что это своего рода Вароломеева ночь.
Вдругъ дверь быстро отворилась и вошла. моя хозяйка…
Она даже не остановилась у дверей, а вышла на середину комнаты.
Я испустилъ короткій хриплый крикъ, мн казалось, что мн нанесли ударъ.
— Что? — спросила она, — вы, кажется, что-то сказали? Только что явился прізжій и намъ нужна эта комната. Вы можете переночевать у насъ внизу; да, у васъ должна быть своя постель, — и, не дожидаясь моего отвта, она начала безъ всякихъ разсужденій сгребать мои бумаги со стола и приводить все въ порядокъ.
Мое веселое настроеніе какъ рукой сняло, меня разбирало зло, отчаяніе, я всталъ. Я предоставилъ ей убрать столъ и ничего не говорилъ; ни слова. Она сунула мн мои бумаги въ руки.
Мн ничего другого не оставалось, какъ только оставить комнату.
Итакъ, пропалъ и этотъ драгоцнный мигъ. Новаго постояльца я уже встртилъ на лстниц, это былъ молодой человкъ съ большимъ синимъ якоремъ на рукав; за нимъ шелъ носильщикъ съ чемоданомъ на плеч. Очевидно, онъ морякъ, значитъ случайный постоялецъ на одну ночь; врядъ ли ему надолго понадобится моя комната.
Можетъ-быть, завтра же, когда онъ удетъ, ко мн вернется мое счастливое настроеніе и я окончу свою аллегорію, а пока нужно покориться судьб.
Я еще ни разу не былъ въ квартир моихъ хозяевъ, въ этой единственной комнат, въ которой они жили вс вмст, мужъ, жена, тесть и четверо дтей. Кухарка была въ кухн, гд она также и спала; съ отвращеніемъ я подошелъ въ двери и постучалъ; никто мн не отвтилъ, но въ комнат слышны были голоса.
Мужъ не сказалъ ни слова, когда я вошелъ, онъ даже не отвтилъ на мой поклонъ; онъ взглянулъ на меня такъ равнодушно, какъ-будто я вовсе не касаюсь его. Онъ игралъ въ карты съ человкомъ, котораго я видлъ какъ-то на пристани, это былъ носильщикъ, по прозвищу «Стекло». На кровати лежалъ маленькій ребенокъ и болталъ самъ съ собой. А на нарахъ сидлъ старикъ, отецъ хозяйки, опустивъ голову на руки, какъ-будто у него болитъ грудь или животъ. Волосы у него были совсмъ блые. Въ своей поз онъ походилъ на пресмыкающееся, насторожившее уши.
— Мн приходится, къ сожалнію, попроситъ у васъ пріюта на эту ночь, — сказалъ я мужу.
— Моя жена вамъ такъ сказала? — спросилъ онъ.
— Да, мою комнату занялъ другой прізжій.
На это мужъ мн ничего не возразилъ и снова занялся своими картами.