Голод (пер. Химона)

Вдругъ у меня страшно закружилась голова; я пошелъ дальше и не хотлъ обращать на это вниманія, но мн становилось хуже и, въ конц концовъ, пришлось присстъ на лстницу. Во всемъ моемъ существ происходила какая-то странная перемна. Мн казалось, будто внутри меня что-то сдвинулось, или порвалось какая-то ткань въ моемъ мозгу. Я глоталъ воздухъ и продолжалъ сидть. Я былъ въ полномъ сознаніи, потому что я ясно чувствовалъ боль въ ух и, когда мимо меня прошелъ какой-то знакомый, я тотчасъ же всталъ и поклонился ему.

Что это еще за мучительное чувство, присоединившееся къ всмъ другимъ?.. Было ли это слдствіемъ того, что я спалъ на холодной земл? Или причиной этому было то, что я еще не завтракалъ… Собственно говоря, такъ жить совершенно безсмысленно, клянусь Христомъ! Я не понимаю, чмъ я заслужилъ это преслдованіе судьбы. Вдругъ мн пришло въ голову, что я могу сдлаться мошенникомъ и отправиться съ одяломъ въ погребокъ «дяденьки». Я могу заложить его за крону и за эту цну получить три роскошныхъ обда, а потомъ продержусь какъ-нибудь на вод, пока подыщется что-нибудь, а Гансу Паули придется что-нибудь выдумать. Я уже былъ на дорог къ лавочк, но остановился передъ входомъ, нершительно покачалъ головой и повернулъ назадъ.

Чмъ больше я удалялся, тмъ радостне становилось у меня на душ, что я вышелъ побдителемъ изъ этого тяжелаго испытанія.

Сознаніе, что я еще могу быть чистымъ и честнымъ, вскружило мн голову, дало мн удивительное удовлетвореніе; у меня есть характеръ, я свтлый маякъ среди житейскаго моря, вокругъ котораго носятся лишь одни обломки кораблей.

Прость чужую собственность, а вмст съ нею пожрать и собственное къ себ уваженіе, запятнать душу; первымъ грязнымъ поступкомъ, назвать себя мошенникомъ и потупитъ взоръ передъ собственнымъ приговоромъ. Никогда! Впрочемъ, у меня и не было этого серьезнаго намренія, мн даже не приходило это въ голову; нельзя же быть отвтственнымъ за отрывочно мелькающія мысли, въ особенности: когда такъ ужасно болитъ голова, и когда такъ усталъ изъ-за одяла, принадлежащаго чужому человку.

Со временемъ наврно будетъ какой-нибудь выходъ! Оставался еще вотъ этотъ купецъ на Гренландсгаде. Разв я забгалъ къ нему каждый часъ съ тхъ поръ, какъ послалъ ему, свое прошеніе?

Я даже ни разу не былъ лично у него. Это было бы, пожалуй, не лишней попыткой; можетъ бытъ, на этотъ разъ счастье будетъ ко мн благосклоннымъ; иногда оно иметъ свои скрытые пути. Итакъ, я направился въ Гренландстаде.

Послднее потрясеніе разслабило меня; я шелъ очень медленно я раздумывалъ о томъ, что я скажу купцу. Можетъ бытъ, это очень добрая душа: если онъ въ хорошемъ настроеніи, онъ, можетъ-быть, дастъ мн крону впередъ за мою работу безъ того, чтобы я попросилъ его объ этомъ; у этихъ людей бываютъ иногда превосходныя фантазіи.

Я шмыгнулъ подъ ворота и зачернилъ дегтемъ свои панталоны, чтобы имть боле аккуратный видъ; затмъ я положилъ свое одяло въ темный уголокъ за какой-то ящикъ, прошелъ улицу и вошелъ въ маленькую лавочку.

Тамъ стоитъ какой-то человкъ и клеитъ трубочки изъ старыхъ газетъ.

— Я хотлъ бы поговорить съ господиномъ Кристи, — сказалъ я.

— Это я самъ, — возразилъ мн человкъ.

— Меня зовутъ такъ-то я такъ-то: Я позволилъ себ послать вамъ свое прошеніе; я не знаю, увнчалось ли оно успхомъ.

Онъ нсколько разъ повторилъ мое имя и потомъ началъ смяться.

— Вотъ вы сейчасъ кое-что увидите! — сказалъ онъ и досталъ мое письмо изъ кармана.

— Вотъ, пожалуйста, взгляните, сударь мой, какъ вы обращаетесь съ числами. Вы помтили ваше письмо 1848-мъ годомъ. — И человкъ смялся во все горло.

— Но это не совсмъ такъ, — сказалъ я, озадаченный, — это разсянность, невниманіе, съ этимъ я могу согласиться.

— Ну, вотъ видите, а я долженъ имть человка, который не ошибается въ цыфрахъ, — сказалъ онъ. — Мн очень жаль. Вашъ почеркъ такой ясный, и ваше письмо мн въ общемъ понравилось…

Я подождалъ минуточку. Невозможно, чтобы это было его послднимъ словомъ. Онъ опятъ принялся за свои трубочки.

— Мн очень жаль, — сказалъ я тогда, — мн ужасно жаль; но вдь это никогда больше не повторится, а эта маленькая описка не можетъ, конечно, меня сдлать совершенно негоднымъ къ веденію счетоводныхъ книгъ.

— Я этого и не говорю, — отвчалъ онъ, — но у меня перебывало столько народу, что я тотчасъ же ршилъ взять другого человка.

— Мсто, значитъ, занято? — спросилъ я.

— Да.

— Боже мой, значитъ, здсь ничмъ нельзя помочь!

— Нтъ, мн очень жаль, ид…

— Прощайте, — сказалъ я.