Голод (пер. Химона)

Это помогло, — помогло удивительно! При каждомъ движеніи приказчикъ извинялся, что онъ не догадался, какія цнныя вещи находятся въ одял. Когда онъ кончилъ упаковку, я поблагодарилъ его съ видомъ человка, не разъ отправлявшаго цнныя вещи въ Смирну; онъ открылъ мн дверь и два раза поклонился, когда я выходилъ.

Я пошелъ шататься по Сторторну, старался держаться вблизи женщинъ, продающихъ горшки съ цвтами. Тяжелыя, красныя розы, лепестки которыхъ какъ кровь мерцали въ сыромъ утр, длали меня алчнымъ и вводили въ искушеніе украсть одну, и я спросилъ о цн, чтобы какъ можно ближе подойти къ цвтамъ. Если у меня останутся деньги, я непремнно куплю, что бы тамъ ни было; я вдь могъ бы кое-что урзать въ своемъ образ жизни.

Было 10 часовъ, и я поднялся въ редакцію. Человкъ съ ножницами копался въ кип старыхъ газетъ, редактора еще не было. Я отдаю ему свою рукопись, внушаю ему, что это очень важная вещь, и настаиваю, чтобы онъ лично передалъ ее редактору, какъ только тотъ придетъ. Позже — днемъ — я зайду справиться о ней.

— Хорошо! — сказалъ человкъ съ ножницами и опять принялся за свои газеты. Мн показалось, что онъ черезчуръ равнодушно къ этому отнесся, но я ничего ему не сказалъ, кивнулъ равнодушно и вышелъ.

Теперь у меня было опять свободное время. Хотя бы погода прояснилась. Была препротивная погода: ни втру, ни холода; предосторожности ради, дамы открыли свои зонтики, а шапки мужчинъ имли самый плачевный видъ. Я еще разъ пошелъ на рынокъ и смотрлъ на розы. Вдругъ я почувствовалъ на своемъ плеч чью-то руку; я оборачиваюсь. Со мной здоровается пріятель, по прозвищу «Двица».

— Доброе утро, — отвтилъ я немного вопросительно, чтобъ узнать, чего онъ хочетъ. Я не любилъ «Двицу».

Онъ смотритъ съ любопытствомъ на мой большой новый пакетъ и спрашиваетъ:

— Что вы тутъ несете?

— Я былъ у Земба и купилъ себ сукна на костюмъ, — отвтилъ я равнодушнымъ голосомъ. — Я не хочу больше ходить такимъ ободраннымъ; нельзя быть скупымъ по отношенію къ своей вншности.

Онъ смотритъ на меня и запинается.

— Ну, а какъ дла? — спрашиваетъ онъ медленно.

— Противъ ожиданія, хорошо.

— Есть, значитъ, теперь у васъ занятіе?

— Занятіе? — возражаю я удивленно, — я же теперь конторщикъ въ большой торговой фирм Кристи.

— Вотъ какъ! — говоритъ онъ и немного отступаетъ назадъ. — Боже, какъ я вамъ завидую. Смотрите только, чтобъ онъ не оттягалъ какъ-нибудь вашего заработка. До свиданья!

Но онъ тотчасъ же поворачивается и возвращается; онъ указываетъ тросточкой на мой пакетъ и говоритъ:

— Я могу вамъ рекомендовать своего портного; лучшаго, чмъ Исаксенъ, вы не найдете. Скажите ему только, что это я васъ къ нему послалъ.

Это было уже черезчуръ. И чего онъ суетъ свой носъ въ мои дла. И какое ему дло, какого портного я возьму? Я разсвирплъ; видъ этого пустого франтоватаго человка злилъ меня, и я довольно грубо напомнилъ ему о десяти кронахъ, которыя онъ у меня занялъ! Еще прежде, чмъ онъ отвтилъ, я уже раскаивался въ томъ, что я напомнилъ ему объ этомъ; я смутился и не могъ смотрть ему въ глаза; а когда въ эту самую минуту мимо проходила какая-то дама, я быстро отступилъ назадъ, чтобъ пропустить ее, и воспользовался этимъ обстоятельствомъ, чтобы удалиться.

Гд теперь коротать время? Съ пустыми карманами я не могъ итти въ кафе, и у меня не было такихъ знакомыхъ, къ которымъ я могъ бы отправиться въ такое время дня. Инстинктивно я направился наверхъ въ городъ, употребилъ довольно много времени на дорогу отъ рынка до «Гренце», прочелъ «Вечернюю почту», только что вывшенную на столб, прошелся по Карлъ-Іоганнштрассе, потомъ повернулъ обратно къ кладбищу, гд я нашелъ уединенное мстечко на холм около часовни. Тамъ въ тиши я сидлъ, окутанный сырымъ воздухомъ, дремалъ, мечталъ и мерзъ. А время проходило. Да полно, дйствительно ли мой фельетонъ — маленькій шедевръ вдохновеннаго искусства? Богъ знаетъ, нтъ ли ошибокъ въ нкоторыхъ мстахъ… Если на то пошло, вдругъ, ни конц концовъ, онъ не будетъ принятъ, просто-напросто будетъ забракованъ. Можетъ-быть, онъ очень посредственный или даже въ большее отчаяніе: я былъ такъ увренъ, что мой фельетонъ не лежитъ сейчасъ въ корзин съ бумагами… Увренность моя была поколеблена, я вскочилъ и побжалъ съ кладбища.

Внизу въ Акерладен я заглянулъ въ окно одного магазина и увидлъ, что было лишь немного позже двнадцати. Это привело меня еще въ большое отчаяніе: я былъ такъ увренъ, что теперь далеко за полдень, а до 4-хъ часовъ было бы совершенно безцльно искать редактора. Судьба моего фельетона наполнила меня мрачными предчувствіями; чмъ больше я объ этомъ думалъ, тмъ невроятне казалось мн, что вотъ я, — и какъ вдругъ наптсалъ что-нибудь годное, почти во сн. Разумется, все это было самообманъ, и я напрасно все утро мечталъ!.. Я быстро прошелъ по Илфольднейну и вышелъ въ открытое поле, потомъ свернулъ въ странные узкіе переулки мимо лсопиленъ, забрелъ въ какіе-то огороды и наконецъ вышелъ на дорогу, терявшуюся вдали.