Голод (пер. Химона)

Удивительный ароматъ свта и красокъ поднимается отъ моихъ фантазій; я останавливаюсь то передъ одной, то передъ другой фантазіей и говорю себ, что это самое лучшее, что я когда-либо читалъ. Я опьяняюсь отъ блаженства, надуваюсь отъ самолюбія и кажусь себ замчательнымъ. Я взвшиваю на рук рукопись и оцниваю ее по первому впечатлнію въ 5 кронъ. Ни одному человку не придетъ въ голову торговаться изъ-за 5 кронъ; напротивъ, и 10 кронъ были шуточной цной, если принять во вниманіе качество содержанія,

Я совсмъ не собираюсь отдать даромъ такую удивительную работу; насколько я знаю, подобныхъ романовъ не находили на улиц. И я остановился на 10 кронахъ.

Въ комнат длалось все свтлй; я взглянулъ внизъ на дверь и могъ безъ труда: разобрать тощія, похожія на скелеты, буквы объявленія двицы Андерсенъ о саванахъ, направо въ воротахъ. Положимъ, прошло уже нкоторое время съ тхъ поръ, какъ пробило 7 часовъ.

Я поднялся и всталъ посреди комнаты. Если обдумать это дло, то письмо фру Гундерсенъ пришло во-время. Собственно говоря, эта была комната не для меня; такія шаблонныя зеленыя гардины на окнахъ и такъ много гвоздей по стнамъ, чтобы вшать свой гардеробъ! А эта несчастная качалка въ углу, — это какая-то насмшка, а не качалка; можно было до упаду надъ нею смяться. Она была черезчуръ низка для взрослаго человка; кром того, она была такой узкой, что съ трудомъ можно было сойти съ нея. Короче говоря, комната не была приноровлена къ тому, чтобы заниматься въ ней духовной работой, и я не могъ дольше терпть это ни подъ какимъ видомъ! Я уже и такъ долго терплъ, молчалъ и мирился съ этимъ сараемъ.

Возбужденный надеждой и радостью и занятый своими замчательными эскизами, которыя я каждую минуту вынималъ изъ кармана и перечитывалъ, я хотлъ тотчасъ же приняться за перездъ съ квартиры. Я вытащилъ свой узелъ, — красный платокъ, въ которомъ было два чистыхъ воротничка и немного смятой газетной бумаги, въ которой я принесъ домой хлбъ; свернувъ одяло, я сунулъ въ него оставшуюся писчую бумагу.

Потомъ, предосторожности ради, я осмотрлъ вс углы, чтобы убдиться, что я ничего не забылъ; не найдя ничего, я подошелъ къ окну и посмотрлъ на улицу. Темное, сырое утро; у обгорвшей кузницы не было ни одного человка, а бльевая веревка на двор съежилась отъ дождя и натянулась между двумя стнами. Все это было мн давно знакомо; я отошелъ отъ окна, взялъ свой узелъ подъ мышку, кивнулъ объявленіямъ инспектора и двицы Андерсенъ и открылъ дверь.

Вдругъ я вспомнилъ свою хозяйку; вдь я долженъ былъ извстить ее о своемъ отъзд, чтобы она видла, что она иметъ дло съ порядочнымъ человкомъ. Я письменно поблагодарю ее за т нсколько дней, которые я пробылъ сверхъ срока. Увренность, что я теперь спасенъ на долгое время, такъ сильно овладла мною, что я пообщалъ даже этой женщин 5 кронъ, когда въ слдующій разъ буду проходить мимо нея; я хотлъ еще разъ ей доказать, какого честнаго человка она имла у себя въ дом.

Записку я оставилъ на стол.

Еще разъ я остановился у двери и обернулся. Какое-то сіяющее сознаніе, что я опять пробился, приводило меня въ восторгъ и вселяло въ меня благодарность къ Богу и ко всему міру. Я всталъ на колни у своей постели и громко благодарилъ Бога за милость, оказанную мн сегодня утромъ.

Я зналъ, о, я зналъ, что это вдохновеніе! Пережитое и записанное мною было удивительное дяніе неба, отвтъ на мою вчерашнюю мольбу.

— Это Богъ! Это Богъ! — воскликнулъ я и плакалъ отъ вдохновенія надъ своими собственными словами; порой я останавливался и прислушивался, нтъ ли кого-нибудь на лстниц. Наконецъ, я поднялся и пошелъ, безшумно я спустился по ступенямъ и незамченнымъ достигъ двери.

Улицы блестли отъ дождя, выпавшаго утромъ, небо низко нависло надъ городомъ, и нигд не мерцалъ солнечный лучъ. Который теперь можетъ быть часъ? По привычк я направился къ Ратуш и увидлъ, что теперь половина девятаго. Значитъ, мн оставалось еще нсколько часовъ; было бы совершенно безполезнымъ притти въ редакцію раньше 10, даже 11 часовъ; такъ что до тхъ поръ я могу скитаться и думать, какъ бы мн раздобыть что-нибудь, чтобы позавтракать. Впрочемъ, сегодня я не боялся, что мн придется голоднымъ лечь спать. Эти времена, слава Богу, прошли! Тяжелое время, скверный сонъ… Теперь все пойдетъ хорошо.

Между тмъ, я тяготился своимъ зеленымъ одяломъ; не могу же я повсюду показываться съ нимъ! Что обо мн подумаютъ? Я началъ думать, гд бы я могъ оставить его на сохраненіе. Мн пришло въ голову, что я могу пойти къ Зелебу и попросить завернуть его въ бумагу. Оно имло бы тогда другой видъ, и не стыдно было бы нести его. Я вошелъ въ магазинъ и объяснилъ, въ чемъ, дло, одному изъ приказчиковъ.

Сперва онъ посмотрлъ на одяло, затмъ на меня; мн показалось, что онъ презрительно пожалъ плечами, взявъ мой пакетъ. Это оскорбило меня.

— Тьфу, пропасть! Будьте поосторожнй! — воскликнулъ я. — Въ немъ лежатъ дорогія стеклянныя вазы; пакетъ этотъ долженъ быть отправленъ въ Смирну.