Голод и тьма

Наша фактория – Строганов назвал ее, как оказалось, «Алексеевская», что меня еще больше вогнало в краску – находилась чуть ниже Твери и представляла из себя только что построенный звездообразный форт, на территории которого находились резиденция князя, небольшой постоялый двор, склады, а также казармы отдельной Алексеевской роты. К форту была пристроена речная гавань, также окруженная со стороны суши стеной. «Святого Алексея» мы решили пока оставить именно там; была мысль перетащить его волоком до Мсты и спуститься по ней до Великого Новгорода, но мы, подумав, решили отказаться от этой затеи, ведь при волоке его мореходные качества могут ухудшиться. Кроме того, я подумал, что быстрый волжский корабль нам может пригодиться и в будущем.

Совершил я и визит в саму Тверь. В городе и окрестностях, как оказалось, голоду разыграться не дали – помогли и ее положение на главной дороге на Новгород, и наш элеватор, и волжская рыба… Причем зерна потребовалось не так уж и много – ведь голод был не из-за того, что продовольствия не было, а из-за его недостачи. Да и вообще, как мне передали из Москвы, практически ниоткуда сообщений о голодных смертях больше не было.

На следующий день на постоялый двор пришел караван из Измайлово, включая тех школьников и курсантов, кого после недавнего окончания учебного года собирались перебросить в Николаев и взять с собой в Америку. Практически все они были сиротами, как Юра Заборщиков, которого я был очень рад видеть. А вот Анфисы не было – как мне рассказали, жильцы дома на Никольской не захотели её отпускать и решили, что она поедет с нами, когда в конце лета мы все будем перебираться в Николаев перед возвращением в Русскую Америку.

Моих радонежских охранников, я после этого отослал в Измайлово для сопровождения груза. Оттуда они вернутся в место постоянной дислокации. С ними отправились и геологи, а сам я в составе каравана пошел в Великий Новгород. Было холодно, но, как ни странно, сухо, и добрались мы всего за десять дней и прибыли туда шестнадцатого июня. Там нас уже ждала небольшая флотилия для путешествия вниз по Волхову и далее через Ладогу по Неве. Но мне сообщили, что в скором времени из Пскова отправится корабль на Нарву, и я, взяв с собой четырех курсантов, отправился в западный форпост России.

Дорога заняла всего пять дней, но по пути мы увидели, насколько тяжелее голод ударил по этим землям. Почти все деревни пестрели заброшенными домами, виднелось множество свежих могил, а те, кто оставался, часто были в летах – немалая часть молодежи ушла в Нарву, а многие далее в Николаев. Мы распределили то немногое, что у нас еще было, в первую очередь картофель, которого сюда, увы, не довезли, но кончился он на второй день нашего путешествия. Пришлось связаться с Новгородом и потребовать немедленного каравана с продовольствием в направлении Пскова. Впрочем, ближе к городу стало лучше – туда и картошка, и зерно добирались через Нарву.

Двадцать второго июня мы въехали в прекрасный город на реке Великой, столь непохожий не только на Москву и волжские города, но даже на близлежащий Новгород. Оказалось, что корабль из Нарвы успел уйти, а следующий ожидался лишь через неделю. И я решил посмотреть древний Изборск и находившийся на самой границе с немцами Псково-Печерский монастырь.

Изборск состоял из древней крепости с великолепным и древнейшим Никольским собором, и крохотного посада под крепостью, рядом с которым располагались многочисленные шалаши беженцев из близлежащих ливонских земель – голод там лютовал намного сильнее, чем на Руси, и многие ранее бежали через Псковское и Чудское озера в Нарву и далее в Невское устье. Но в Ливонии действовало крепостное право, и местные бароны организовали корабли, отлавливавшие беженцев, пытавшихся спуститься по системе озер. Беглецов, как правило, либо казнили на устрашение другим, либо отдавали на каторжные работы, и теперь они побежали в Изборск и далее в Псков, откуда ходили речные караваны в Нарву под вооруженным эскортом. По рассказам местного старосты, ливонцы два раза пытались напасть на караваны, и оба раза их корабли уничтожались, а выживших вешали на русско-ливонской границе. После этого, нападения прекратились.

А Печерский монастырь меня поразил своей красотой и величием. Провели меня и в пещеры, где я принял участие в панихиде по усопшим там инокам и мирянам. Было уже поздно, и мне и моим ребятам выделили две кельи с весьма неудобными топчанами, а наутро нас разбудили на литургию, начавшуюся на рассвете. А после этого, на весьма скудной трапезе, настоятель рассказал нам про другой монастырь, Николин на Труворовом городище.

– Вот он бедствует, княже. Мы отправляли в него то, что могли – и рыбу, и грибы – другого-то у нас нет.

– А картофель?

– Слыхал я про сей овощ, но у нас его нет, и у них тоже.

– Прикажу, чтобы вам прислали.

– Спасибо, княже!

– А почему монастырь на Труворовом городище?