Голод и тьма

Мы высадились у обители и пошли на поклон к архимандриту Иакову. Ещё в детстве в воскресной школе нам про него рассказывали, как он отказался признать Лжедмитрия и поставленного им вместо патриарха Иова грека Игнатия. Несмотря на это, Василий Шуйский, придя к власти, сослал Иакова на Соловки, где он вскоре и скончался. Человек он оказался весьма строгий, попенял нам, что мы пришли после литургии, которая в храме служилась вскоре после рассвета. Но, узнав, что мы только что прибыли из Ярославля, смягчился. Трапеза в монастыре была наиболее скудной за всю поездку – суп из какой-то травы, кусочек хлеба (который ни другим монахам, ни настоятелю не положили), и всё. Я подумал, что здесь, в отличие от Ярославля, голод, но архимандрит успокоил меня – среда, день постный. А так монахам раз в неделю даже рыба полагается, а в некоторые другие дни – молоко, благо коровок у монастырских крестьян много.

В самом городе над пристанью стоял величественный белокаменный кремль, в моей истории сначала сильно перестроенный, а потом и взорванный в советское время. Туда мы и направились; воевода был в отъезде, но, увидев царскую грамоту, нам выделили небольшой деревянный корпус, в котором мы все смогли, хоть и с трудом, разместиться; команда же "Святого Алексея" осталась на борту корабля. Я запросил встречу с купцами, которая состоялась тем же вечером. Оказалось, что здесь к купцам воевода не обращался, зато, услышав о том, что произошло в Ярославле, местные решили сделать примерно то же, конечно, в меньшем масштабе – город-то был всяко поменьше, да и окрестности не были столь густо заселены. Было, в частности, принято одно весьма удачное решение – вместо ржи и ячменя, которые в этом году было запрещено сеять согласно царскому указу, всячески поощрялись посадки льна, ведь ему не нужны ни тепло, ни длительный вегетативный период. И среди промыслов акцент делался на льняной ткани и на льняном масле, которое весьма охотно покупали в волжских городах. А в голодные годы растительное масло было особенно в цене.

В воскресенье, девятнадцатого мая по новому стилю, так и не дождавшись воеводы, мы на рассвете пошли в Ипатьевский монастырь, где отстояли службу и причастились, подошли под благословение архимандрита, и пошли вниз по реке в Нижний, зайдя по дороге в Кинешму, оказавшейся рыболовецким посадом, и Юрьевец, построенный некогда как крепость на северо-восточных рубежах Руси, а ныне также заселённый в основном рыбаками. А в четверг, двадцать второго мая, перед нами уже показались мощные стены и башни Нижнего Новгорода.

Воеводой здесь до недавнего времени был Богдан Бельский – тот самый, которому я при первой же встрече с Борисом решительно не понравился. Узнав из подаренной ему книги о дальнейшем послужном списке своего сподвижника – в нашей истории, Бельский очень уж споро перешёл на сторону Лжедмитрия – Борис решил не поступать так, как сделал бы Иоанн IV, и "всего лишь" послал его в Нижний – своего рода почётная ссылка. Я с неохотой отправился в кремль, не зная, чего и ожидать, но оказалось, что недавно прислали нового воеводу – Юрия Ивановича Нелединского, который встретил меня весьма приязненно и сразу за стол усадил, да и моих людей накормить приказал.

На мой вопрос о голоде в Нижегородском уезде, Нелединский лишь вздохнул:

– Был голод, княже, и осенью немало народу померло. А государь, узнав об этом, послал меня сюда. Вот только, когда я приехал, уже получше стало.

– Купцы?

– Вишь, княже, купцы здесь разные – зерна-то много завезли, да кто давал её бедным либо нанимал их за еду, а кто и нажиться решил. Так прошлой осенью голод и начался. Посадские узнали об этом и пошли к Богдану, да он их за ворота выставил. Вот они и выбрали нового уездного старосту, Кузьму, Минина сына.

– Кузьму Минина?

– Прасол он местный. – И, на удивлённый мой взгляд, поспешил дополнить: – Торговец скотом и рыбой. Хоть и молодой, да уважение взыскать успел. Вот и выбрали его, и не прогадали. Он и сам отдал весь скот, какой у него был, и промыслы открывать помогал, и богадельни. А купцам они поведали – либо делайте, яко государь указал, либо уходите из Нижнего.

Только вот купцы не все смирились. Иные к Бельскому с ябедой пошли. А он зерно повелел им отдать, а Кузьму в темницу, и вновь голод начался. А купец некий из Ярославля узнал и своим рассказал, а они Борятинскому. А тот государю написал, и потому меня воеводой сделали. Я же Кузьму выпустил, а жалобщиков наказал, да и других, кто зерно не продавал.

– А Бельский где?

– Того не ведаю. Ему послали грамоту, дабы меня дождался, а после в Москву вернулся. Но когда я приехал, не было его.

Пообещав вечером устроить для меня баньку, Нелединский распорядился, чтобы меня отвели в "княжеские покои". Я попросил, чтобы людей моих разместили там же, и он согласился – мол, места там много.