Голод

Я смотрю на всадника. Мне и в голову не приходило, что он собирается есть вместе со мной. Это… может оказаться даже весело.

– Погоди секунду, – говорю я ему.

Он смотрит мне вслед, когда я выхожу из кладовой на кухню – только для того, чтобы взять нож, – а затем возвращаюсь к всаднику.

Подойдя к сырному кругу, отрезаю ломтик и протягиваю Голоду.

– Пожалуйста, – говорю я, передразнивая его.

Он берет у меня сыр, и в глазах у него светится лукавая искорка. Сняв корочку, он откусывает кусочек.

– Фу, – кривится он. – На вкус тоже как смерть.

С этими словами он бросает остаток сыра на пол. Его взгляд уже скользит по следующему блюду, которое его заинтересовало.

– И каково это? – спрашиваю я.

Голод направляется в заднюю часть кладовой, к стене, в которой есть дверь. Открывает ее и исчезает в чем-то похожем на винный погреб.

– Что? – откликается он. – Иметь дело со Смертью? – Я слышу, как он роется на полках. – Суровый гад, вот что я тебе про него… Ага!

Мгновение спустя Голод возвращается с бутылкой янтарной жидкости в одной руке и вином в другой. Он несет их как трофеи.

– Я не про Смерть, – говорю я, содрогаясь при мысли о четвертом всаднике, которого Голод явно знает слишком хорошо. – Каково это – пробовать еду, когда ты Голод?

Он подходит ко мне совсем близко.

– Знаешь, для девушки, которая в качестве профессии выбрала раздвигать ноги, у тебя очень пытливый ум.

Я стараюсь не фыркнуть от возмущения таким определением моих занятий. Раздвигать ноги! Если бы только это! Исполнять чужие фантазии – это чертовски тяжелый труд.

Вместо этого я говорю:

– Любознательность и в секс-работе бывает нелишней.

Очень даже нелишней.

– М-м-м, – мычит Жнец, вытаскивая пробку из бутылки. Отпивает прямо из горлышка.

– Эх, – вздыхает он. – Тоже на вкус как смерть, но гораздо лучшего сорта. Смерть в ее самом привлекательном обличье.

Уже второй раз за несколько минут Голод упоминает четвертого всадника.

– А у него есть личность? У Смерти? – спрашиваю я, заинтригованная.

Голод бросает на меня взгляд, ясно говорящий: ну ты и дура.

– А у меня есть? – спрашивает он.

Я беру у него бутылку.

– Гнев – это еще не личность, – поддразниваю я. Но не напоминаю, как еще недавно Голод сам настаивал на том, что личности у него нет.

Он забирает у меня бутылку.

– Зато характер – уже личность.

Да уж, характер у Жнеца еще тот.

– Ладно, – признаю я, – ты меня убедил.

– Хм… – отзывается он, испытующе поглядывая на меня и отпивая из бутылки.

Глядя, как прыгает у него кадык на горле, я понимаю, что по-настоящему хочу снова ощутить вкус этих губ. И эти руки – руки, которые погубили стольких людей… я хочу, чтобы они скользили по моей коже.

Хочу, чтобы они смягчили эту нарастающую боль, которую я ощущаю рядом с ним.

Голод опускает бутылку и подозрительно смотрит на меня.

– О чем ты думаешь? – спрашивает он.

Ну уж нет, черта с два я ему признаюсь в своих мыслях.

– Я думаю о Смерти, – отвечаю я.

Ответ неверный.

Острый взгляд Жнеца становится еще острее.

– Что бы ты о нем ни думала, – говорит он, – он не заслуживает такого выражения на твоем лице.

– Какого? – спрашиваю я, касаясь пальцами собственной щеки.

– Как будто ты хочешь с ним трахаться.

Я хочу трахаться не со Смертью, а…

О боже, вот уж чего мне точно не надо бы хотеть. Потому что у Голода есть свои недостатки.

Впрочем, думаю я, у меня ведь тоже есть свои недостатки. Просто не такие убийственные.

– А где он, Смерть? – спрашиваю я.

Лицо у Голода мрачнеет.

– Нет.

– Что «нет»? – переспрашиваю я, забирая у него бутылку.

– Нет, я тебе не скажу, где он, пока у тебя на лице такое выражение.

У меня все еще такой вид, как будто я хочу затащить Смерть в постель? Плохо дело.

И то, что всадника волнует, на кого я запала, тоже плохо.

Я подношу бутылку к губам и рассеянно делаю глоток. Пряный ром льется в горло, слегка успокаивая нервы.

Я глотаю и опускаю бутылку.

– Поверь мне, я не хочу иметь ничего общего со Смертью, – говорю я.

Жнец, должно быть, верит, потому что несколько успокаивается.

Через мгновение Голод говорит:

– Он спит.

Я смотрю на него в недоумении.

– Кто, Смерть? Смерть спит? Что это значит?

– Это значит, что он еще не вернулся на Землю. До меня приходили двое моих братьев. Смерть будет следующим.

Мой мозг торопливо пытается вникнуть в сказанное. Я слышала рассказы о первых двух всадниках, Чуме и Войне, о том, как они убивали людей в далеких странах. Но здесь они не появлялись.

– То есть вы приходите волнами? – спрашиваю я.

В ответ на эти слова на губах Голода всплывает гнусная улыбочка.

– Что-то вроде.

– А Чума и Война – те двое, которые были здесь до тебя, – они уже ушли? – Рассказы, которые я слышала об этих всадниках, относились к стародавним временам. – Поэтому ты здесь? Ты… проснулся?

– В целом верно, – подтверждает Голод.

Я хмурю брови.

– А Смерть, значит… спит?

Жнец кивает.

– Глубоко под землей.

Это не то чтобы очень тревожит.

– Зачем так затягивать процесс нашего истребления? – спрашиваю я. Что-что, а спасать собственную шкуру люди умеют. Насколько легче было бы уничтожить нас всех сразу, а не частями.