Голод

Я снова окунаю мочалку в воду, и мои волосы падают на шею и плечо всадника.

– Тогда почему бы тебе не расслабиться? – говорю я, продолжая водить мочалкой по его груди и стараясь не думать о том, насколько он привлекателен.

– Мне не нравится… – Он словно обрывает сам себя, а затем выдыхает. – Я не хочу, чтобы ты обо мне заботилась.

Я перехожу к его рукам: обмываю здоровую, и мой взгляд останавливается на зеленых символах, вьющихся вокруг запястья, словно браслеты.

– Кто-нибудь когда-нибудь заботился о тебе? – спрашиваю я небрежным тоном.

– Мне это не нужно, – отвечает он, и по голосу я слышу, что он хмурится.

Я ничего не говорю на это, просто беру его еще не восстановившуюся руку и осторожно провожу мочалкой там, где уже все зажило.

– Всем нужно, чтобы о них кто-то заботился, – говорю я наконец, снова окуная мочалку в воду.

– Только не таким, как я.

– Особенно таким, как ты.

Голод поворачивается и смотрит на меня. Рана у него над глазом все еще красная, и я, пользуясь тем, что он повернул голову, беру его за подбородок. Не мешая ему вглядываться в мои черты, подношу мочалку к его лицу. Вблизи я откровенно любуюсь тем, как же он чудовищно красив. Красивый хищник.

С чрезвычайной осторожностью я обмываю края раны. В это время рука Голода скользит по моей ноге вверх, потом вниз, и я вся покрываюсь гусиной кожей.

Все заканчивается в тот момент, когда моя мочалка касается его открытой раны.

Он шипит сквозь зубы и пытается отдернуть голову. Но я держу его за подбородок, а мои ноги прижимают его к ванне, так что деваться ему некуда.

Видимо, рана не настолько хорошо зажила, как я предполагала.

– Прекрати, – рычит он, сжимая пальцы на моей ноге.

– А ты… не дергайся, – говорю я, не сводя глаз с раны.

Но он не успокаивается, а пытается стряхнуть с себя мои руки, как дикий кот.

– Ну-ка, прекрати, мать твою! – говорю я, еще крепче сжимая его подбородок. Не может же такого быть, чтобы Голод не умел терпеть боль. Он только таким и занимался последние двенадцать часов. Это ничто по сравнению с тем, что он пережил.

Глаза у всадника вспыхивают, взгляд становится острым, однако он подчиняется.

Я методично заканчиваю промывать его рану, а потом и все лицо.

Голод наблюдает за моей работой, сильно хмурясь. Но через минуту-другую успокаивается.

Я перехожу к его волосам – откладываю мочалку в сторону и перебираю пальцами его локоны цвета жженого сахара. Он закрывает глаза, и я чувствую искру удовлетворения: даже всадникам приятно, когда их гладят по голове.

– Ты никак не отреагировала на мою наготу, – говорит он ни с того ни с сего.

О, еще как отреагировала. Только мертвая не отреагировала бы.

Но это я держу при себе.

– А должна была? – спрашиваю вместо этого.

Он открывает глаза.

– Раньше люди реагировали.

Тут я прерываю свое занятие и снова начинаю думать о том, каким человеком был Голод до того, как его схватили и пытали.

– Я привыкла смотреть на голых мужчин, – отвечаю я спокойно.

Но я не привыкла видеть таких мужчин, как Голод. В этом плане он сильно выделяется.

– Хм… – задумчиво произносит он. Его рука снова скользит вверх и вниз по моей ноге, и от его прикосновений у меня как-то странно перехватывает дыхание.

Сколько уже времени прошло с тех пор, как меня в последний раз так тянуло к кому-то?

Честно говоря, не могу вспомнить. Когда ты уже пресытилась сексом, настоящее желание – редкость. Увы, весь процесс становится чем-то механическим.

– Хочешь, я помою тебе… все остальное?

Мой голос не похож на мой. Слишком низкий.

Голод колеблется. А затем…

– Нет. Эта ванна у меня в печенках с того момента, как я в нее залез.

Но, как и у меня, его голос звучит не так, как всегда, – более хрипло. К тому же он явно колебался… как будто раздумывал, не позволить ли мне все-таки прикоснуться к нему ниже пояса.

Голод встает, выходит из ванны, берет полотенце, и я заставляю себя не пялиться на его зад.

Господи, помоги мне, но в эту задницу хочется монетку бросить.

Не надо бы мне думать о всаднике в этом ключе. Особенно после моего громкого заявления, что меня не трогает его нагота.

Потому что мою киску… Ее-то как раз очень даже трогает.

Пока Голод переодевается, я выхожу из ванной, чтобы хоть отчасти соблюсти приличия.

Как только я возвращаюсь в спальню, кровать всадника так и манит к себе. Теперь, когда опасность миновала и адреналин израсходован, усталость наваливается на меня всей тяжестью.

– Поспи немного, – говорит Голод, вытирая волосы полотенцем. – Никто тебя тут не потревожит.

Тревожить меня и правда некому – кроме самого всадника.

– А ты что будешь делать? – бросаю я через плечо, уже забираясь на кровать и зарываясь в мягкие простыни.

– То, что умею лучше всего.

Наши взгляды встречаются.

– Заставлю всех этих людей страдать.

Глава 33

Меня будит тихий стук.

Я медленно разлепляю веки и вижу сумрачный полусвет, заливающий комнату.

Похоже, я проспала весь день.

Зевнув, сажусь и протираю глаза.

Наступает блаженный момент, когда я еще не до конца понимаю, где я и в каком отрезке времени. А потом этот момент проходит, и накатывают воспоминания.

О черт!