Голод

Подхожу к приставному столику, на котором стоит глобус, целиком сделанный из инкрустированного камня. Покрутив его немного, обращаю внимание на стопку книг, лежащую рядом с ним, на заглавия, написанные на корешках.

– Добро пожаловать на экскурсию по моей комнате, – говорит Голод с сарказмом в голосе.

– А что, нельзя? – говорю я, поднимая бровь и поворачиваясь к нему. – Ты сам меня сюда пригласил, в конце концов.

Голод ничего не отвечает, и я принимаю это за капитуляцию и продолжаю осматривать его покои. Щупаю ковры, внимательно изучаю бар в углу, разглядываю развешанные картины, трогаю статуэтку обнаженного мужчины с огромным фаллосом (скульптор явно перепутал мечты с реальностью) и смотрю на кровать. Все это время я чувствую на себе пристальный взгляд Голода.

Я все жду, что он сделает какой-то шаг; в конце концов, это он привел меня сюда. Это было его желание в глазах, его призыв на губах. Но он даже не пытается подойти ко мне.

Как странно.

Наблюдая за мной, Голод начинает расстегивать свои бронзовые доспехи. И тут же у меня в крови вспыхивает огонь. Вот чего я ждала.

Ему не требуется много времени, чтобы снять все это. При виде всадника в черной рубашке и бриджах я сглатываю комок. Свет свечей только подчеркивает его красоту, пляшет на его твердой линии подбородка, острых скулах и лукавых губах. Всадник наблюдает за мной, как пантера, сложив руки на груди.

От этого зрелища у меня замирает сердце, а в животе что-то очень странно сжимается…

И все же, не отрицая собственного желания, я не спешу приближаться к всаднику. Не хочу, чтобы то, что происходит между нами, стало эхом того, через что я прошла раньше, а как сделать иначе, я не знаю. Вот почему, когда мой взгляд зацепляется за бронзовые весы Жнеца, я шагаю к ним, а не к всаднику.

За все время нашего путешествия я лишь мельком видела это устройство.

Я подхожу к весам, привлеченная их странным видом.

Изящные круглые чаши отполированы до блеска. На каждой выгравирован ряд символов, и, кажется, это те же знаки, что и на теле Голода.

– Ты когда-нибудь скажешь мне, для чего нужны эти весы? – спрашиваю я.

– Для взвешивания.

Я недовольно смотрю на всадника.

– Это я и сама знаю. – Я трогаю весы пальцем, и неглубокая металлическая чаша слегка покачивается, а затем замирает. – Зачем всаднику что-то взвешивать?

Голод проводит большим пальцем по нижней губе и какое-то время смотрит на меня, словно решаясь на что-то.

– Это инструмент для взвешивания человеческих сердец, – наконец говорит он.

Он подходит ближе, не подозревая о моих стараниях оставить между нами какое-то расстояние.

– Весы представляют истину, порядок, мир – по сути, мироустройство, каким оно должно быть, – продолжает он. – Достойны ли люди такого мира – решают эти весы.

Я смотрю на него, и сердце у меня бьется чуть быстрее от его близости. Несколько лишних секунд уходит на то, чтобы вникнуть в смысл его слов.

– Это похоже на ту историю, которую ты мне рассказывал, – говорю я. – О египетской богине, которая взвешивала людские сердца. У нее тоже были весы.

– У нас с Маат много общего, – мягко говорит всадник.

Я снова трогаю плоскую чашу. Из всех, кто мог бы владеть таким прибором, злобный и жестокий Голод кажется худшим кандидатом на эту должность.

– Хочешь посмотреть, как они работают? – спрашивает всадник.

Да. Это неземное устройство, очевидно, способно измерить такие неосязаемые материи, как мир и истина. Я киваю.

Жнец слегка улыбается и тянется к поясу, к которому пристегнут кинжал.

Я отступаю в сторону.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, когда он вынимает клинок.

– Ты же не думала, что это будет безболезненно? – приподнимает он бровь. – Мне нужно немного твоей крови. – Он жестом подзывает меня. – Ну-ка, покажи мне свой палец.

Я не двигаюсь.

Всадник смотрит на меня.

– Я просто уколю. Больше ничего.

– Я видела, что у тебя называется «уколоть». Ты подразумеваешь под этим нечто более серьезное, чем я.

– Как знаешь.

Он хочет убрать кинжал на место.

Я наблюдаю за ним.

Если бы он хотел сделать тебе что-то плохое, то уже сделал бы.

– Погоди, – говорю я.

Всадник бросает на меня взгляд.

Я протягиваю указательный палец.

Голод смотрит на него, а потом мне в глаза. Его взгляд задерживается. Не моргая, он берет меня за руку и снова заносит клинок. Держит мою руку над чашей весов.

– Может быть чуть-чуть больно, – говорит он.

Прежде чем я успеваю среагировать, он проводит кинжалом по подушечке моего пальца.

Короткая вспышка боли, а затем несколько бисеринок крови капают на круглую чашу. Металлическая чаша опускается под тяжестью моей крови, потом поднимается, потом снова опускается, пока не замирает лишь чуть-чуть пониже, чем пустая.

Я перевожу взгляд на Голода.

– Что это значит?

– Это значит, что ты неплохой человек.

Я бросаю на него недоверчивый взгляд.

– Неплохой? Когда-то давно я спасла твою задницу. И это не пошло мне в зачет на небесах?

– А потом пыталась убить, если ты забыла, так что нет.

– Ладно. Тогда давай поглядим, как ты взвесишь самого себя на своих небесных весах, – с вызовом говорю я.