Голод

Убей их. Убей их, как убил всех остальных.

Но не могу выдавить эти слова. Одно дело – видеть, как Жнец убивает, а другое – подговаривать его на это.

Но я хочу, чтобы эти люди умерли. Это бессмысленно отрицать.

Впервые с тех пор, как мы слезли с коня, Голод с видимым удовольствием одаривает меня злобной улыбкой.

– Почувствовала вкус крови, а, цветочек?

– Я не сказала, что…

– Довольно. – Он говорит это голосом, не терпящим возражений. – Я не заблуждаюсь по поводу моральной нечистоплотности Эйтора. И, в отличие от тебя, я десница Божья, а значит, я решаю, когда и как люди встретят свой конец.

Это добром не кончится. Я знаю.

______

Не проходит и пяти минут с тех пор, как мы вошли, а Голод уже ведет разговоры с людьми Эйтора, ясно излагает свою волю и обсуждает логистику.

Всадник имеет привычку нанимать ужасных людей для исполнения своих приказов, но до сих пор эти люди были просто продажными головорезами. А эти… эти – профессиональные убийцы. Их злодейства, кажется, окутывают их, как плащи.

Передо мной появляется фигура, заслоняющая Голода.

– Такой женщине, как ты, ни к чему вникать в эти скучные дела, – говорит Эйтор.

Я поднимаю взгляд и смотрю в глаза наркобарона. Это добрые глаза. Вот не ожидала: у него – и вдруг добрые. Не то чтобы это что-то значило. Многие мужчины с добрыми глазами бывали грубы со мной. Пожалуй, мне больше по душе глаза Голода; у него самый правдивый взгляд из всех, кого я когда-либо встречала.

Эйтор берет меня за локоть.

– Хочешь, покажу твою комнату?

Все в этом человеке вызывает у меня трепет: и его плутовские глаза, и явно презрительное отношение к женщинам, и само это обманчиво невинное предложение.

Я бросаю взгляд на Голода, впервые желая, чтобы он, по своему обыкновению, властно вмешался в мои дела.

Эйтор следит за моим взглядом.

– Уж будто ты и шагу не можешь ступить без его позволения, – говорит он, читая мои мысли.

– Ты удивишься, – отвечаю я.

– Идем, идем. – Пожилой мужчина тянет меня за руку и ведет за собой. – Никуда твой Голод не денется

Я привыкла удовлетворять мужские потребности. Возможно, поэтому я позволяю Эйтору увести меня, не оказывая решительного сопротивления.

Я потираю на ходу плечо, пока мы удаляемся от главной комнаты, и голоса позади нас становятся все тише и тише. Эйтор открывает дверь, ведущую во двор.

Я выхожу, и он через мгновение шагает следом. Дверь за спиной щелкает – очень громко. Или, может быть, просто чувства у меня обострены от того, что я осталась наедине с наркобароном.

Его рука тянется к моей спине, и он кладет ладонь пугающе низко – почти на самый изгиб ягодиц.

Я вскидываю на него глаза, но он деловито смотрит прямо перед собой, как будто ничего не случилось.

– Сюда, – говорит он, подталкивая меня.

Мы пересекаем двор с тщательно ухоженными лужайками, огибаем декоративный пруд и входим в другое крыло особняка.

– Как такая женщина, как ты, могла связаться со Жнецом? – спрашивает Эйтор словно между прочим.

У меня перехватывает горло, а он все так же смотрит прямо перед собой. Готова поспорить, ты делал бы мне больно в постели. Главное, чему я научилась в борделе, – это разбираться в людях.

Я пожимаю плечом.

– Неудачно сложились обстоятельства.

– Я бы сказал, для тебя они еще недурно сложились. По крайней мере, он тебя не убил.

Теперь Эйтор смотрит на меня, и по спине пробегает холодок.

Глаза у него добрые – холодные и добрые. Это страшно нервирует.

– Не убил.

Но другие могут.

Эта недосказанная часть фразы повисает в воздухе.

Роша еще какое-то время смотрит на меня, затем резко останавливается и поворачивается к двери, которую я не заметила.

– Ну вот, – говорит он. – Вот она. Твоя комната.

Он открывает дверь, и я заглядываю внутрь, почти подозревая, что все это ловушка и здесь меня ждет смерть. Но Эйтор в самом деле привел меня в спальню, и спальня эта совершенно очевидно женская. Тут и портреты красавиц в позолоченных рамах, и вазы, полные свежих цветов, и комод, инкрустированный перламутром, и огромное зеркало, прислоненное к дальней стене. Но самое впечатляющее – массивная кровать с балдахином, прозрачная ткань которого ниспадает вдоль резных столбиков.

Эта комната явно была обставлена для женщины – может быть, любовницы? Кто бы ни была эта женщина, а может, и не одна, а несколько, сейчас тут никого нет.

Я вхожу, и мой взгляд устремляется к потолку, с которого свисает изящная люстра.

Рука Эйтора скользит вниз по моей спине и щупает меня за задницу. Мое внимание сразу же переключается с роскошной комнаты на человека, который привел меня сюда.

– Будь как дома, – говорит он. Его взгляд задерживается на мне, и выражение его лица говорит: ты моя собственность.

Я реагирую не сразу. За последние пять лет меня приучали мириться с нежелательным вниманием – именно так я привлекала новых клиентов, – но прежние рефлексы вытесняются новыми. Мне ни к чему такое внимание – уж во всяком случае, от Эйтора. А кроме того, он наверняка сделал это, чтобы унизить меня.