Голод

– Становись на колени, – говорит всадник.

Эйтор смотрит на него пустым взглядом.

– Не понял.

– На колени, – повторяет Голод.

Роша нехотя опускается на колени.

Жнец протягивает к нему косу, и наркобарон слегка отшатывается.

– Поцелуй лезвие и поклянись мне в верности, – говорит Голод.

Эйтор колеблется, и теперь я вижу, что в нем жива гордость. Он не ожидал такого унижения.

Через мгновение он наклоняется вперед и целует лезвие, после чего смотрит на Голода, приподняв брови, словно хочет сказать: «Доволен?» Губа у него немного кровоточит в том месте, где он ее, должно быть, порезал.

– Теперь твои люди, – говорит Жнец.

Эйтор оглядывается на своих людей, стоящих позади с тех пор, как они освободились от растений Голода. Роша встает, жестом приглашая остальных подойти.

Я вижу гнев, горящий в их глазах, когда они направляются к всаднику. Я не знаю этих людей, но если уж они лично знают Эйтора, то, должно быть, и сами из сильных мира сего. А Голод насмехается над этой силой.

Один за другим люди Эйтора становятся на колени и целуют косу Голода. Жнец не делает ни малейшей попытки придержать свое оружие, пока они клянутся в верности, и к концу испытания лица у многих в крови.

Как только последний из людей Эйтора встает, жестокие глаза Жнеца обращаются ко мне. Сейчас я вижу, какой тонкой пленкой прикрыта эта жестокость. Жестом он подзывает меня к себе.

Черт возьми, теперь я должна что-то делать.

Я медленно слезаю с коня, на этот раз даже не так уж неуклюже, слава богу. Конь Голода у меня за спиной цокает копытами по подъездной дорожке и направляется куда-то в мертвые поля, лежащие вокруг.

Даже у коня хватает соображения смыться отсюда.

Я иду через весь широкий двор туда, где меня ждет всадник. Взгляды всех собравшихся прикованы ко мне, и от этого внимания по коже бегут мурашки. Не поймите меня превратно: при определенных обстоятельствах усиленное внимание пробуждает во мне кокетку. Но сейчас обстоятельства не те, и взгляды, направленные на меня, варьируются от «хочу оттрахать тебя до визга» до «чтоб ты сдохла, шлюха чертова».

Какая компания утонченных джентльменов.

Я подхожу к Жнецу, и его рука ложится на мое здоровое плечо.

Взгляд Голода устремляется на особняк.

– Теперь это наш дом.

Наш дом?

Да какого черта, Голод? У меня и так, можно сказать, мишень на спине нарисована.

– Вы все будете служить нам, – продолжает всадник. – И я жду, что ты, – он указывает косой на Эйтора, – лично подашь мне ужин. И приготовишь ванну. И, – он сжимает мое плечо, – моей спутнице.

Господи Иисусе! Если бывает ситуация, когда человека лучше не злить, то вот она. Но всадник как будто нарочно подначивает вора в законе в надежде, что тот не выдержит и сорвется.

– Конечно, – спокойно говорит Эйтор. Глаза у него холодные, но улыбается он так, как будто все это его не волнует. Вид этой пустой улыбки почти так же пугает, как гнусная ухмылка Голода.

Сегодня же вечером мне перережут горло. Я в этом уверена.

Взгляд Эйтора снова останавливается на мне, по-хозяйски скользит по моему телу.

– Кто это? – спрашивает он, глядя в точности как клиент, купивший меня на вечер. Как будто я в его власти и он может делать со мной все, что заблагорассудится.

Я сдерживаюсь, чтобы не смотреть на него волком.

Взгляд Голода переходит с Роши на меня. Выражение лица всадника не меняется, и все же я вижу, как он взвешивает свои слова.

Наконец, он говорит:

– Важная персона. Обращайтесь с ней так же, как со мной.

При этих его словах сердце у меня начинает учащенно колотиться, и на миг я вспоминаю, как прижималась губами к его губам, когда обнаружила, что целует он так же жестоко, как убивает.

Голод смотрит на меня еще несколько секунд. Его взгляд скользит по моим губам. Я почти верю, что он тоже думает об этом поцелуе. О поцелуе, который его разозлил.

– Проходите в дом, и мы обсудим, что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал, – говорит Эйтор, перебивая наш безмолвный разговор.

Я моргаю и отворачиваюсь от Голода.

Наркобарон идет к особняку, не оглядываясь, чтобы поинтересоваться, идем мы за ним или нет. Его люди тянутся за ним, и ясно, что, несмотря на их окровавленные губы и клятву верности, Роша по-прежнему остается для них главным.

Голод шагает вперед, словно не замечая ничего этого. Я спешу за ним.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я с обвинительной ноткой, понизив голос.

Лицо Голода лишено эмоций.

– То же, что всегда.

– Нет, не то, что всегда, – горячо возражаю я приглушенным голосом. – Я видела, что ты делаешь всегда.

Кромсает людей на куски, и чем больше они распускают языки, тем страшнее их смерть.

Взгляд Жнеца останавливается на мне.

– Кто-то мог бы подумать, что ты мне не доверяешь.

Ха!

– Да, не доверяю! А главное, я не доверяю хозяину этого дома и тебе не советую.

– Я тоже. – Голос у Жнеца ледяной. Он смотрит на меня, и что-то в выражении моего лица останавливает его внимание. Он поворачивается ко мне уже всем корпусом, и его глаза светятся любопытством. – Но скажи мне, цветочек: что ты хочешь, чтобы я сделал?

Как и полагается охотнику, он отследил мои темные мысли.

Я размыкаю губы, чтобы сказать: