Гой

В пору близящегося окончания учебного года, светлейшим и благоухающим сиренью майским днем, кое-как разделавшись с домашними заданиями, Петя Свистун притаился в подворотне дома на проспекте Мира, бывшем Сталина. В руках у него был самострел, отнюдь, разумеется, не огнестрельный. К одному концу примерно метровой жерди были прибиты два гвоздика, к которым крепилась длинная резинка. К другому концу была прилажена прищепка для белья. Резинка натягивалась. В нужный момент стрелок нажатием пальца на прищепку, освобождал ее. Резинка отправляла в полет небольшой камушек или, еще лучше, металлическую скобочку. Таким оружием обладали чуть ли не все мальчишки в возрасте до десяти лет. Иные стреляли в собак и кошек, иные же постреливали иногда в школьных друзей или недругов – в друзей было, конечно, куда безопаснее, – но Петя был гуманистом и стрелял только в мишень, представляя на ее месте исключительно человека в образе абстрактного врага всего доброго.

Вдоволь настрелявшись по мишеням, влекомый неудержимой логикой развития, Петя не смог остановиться на достигнутом, потому что это свыше человеческих сил и самой природы человека, откуда бы она ни взялась. Человек может либо наотрез отказаться от чего-то, либо продолжать когда-то начатое, а продолжение означает изменение. Бросить стрельбу из самострела восьмилетний Петя, разумеется, не мог. И вот он пристроился в подворотне, когда ни одной живой человеческой души во дворе быть не могло: взрослые находились на работе, а совсем уж старики в это время во двор не выходили.

Петя смотрел на проезжую часть проспекта и дожидался, когда на ней появится подходящий объект для выстрела из засады. Он не обманывал себя, представляя, что станет стрелять, допустим, во вражеский танк из специального ружья. С ледяным ужасом неизбежности он знал, что это будет наш советский автомобиль. Откуда, на Петино счастье, мог в самом начале шестидесятых появиться в Южной Пальмире транспорт хоть каких-нибудь оккупантов? Даже на автомобиль дипломатической миссии рассчитывать не приходилось, тем более что Петя о таких и не слышал.

Уличное движение отнюдь не было интенсивным. Автомобили мимо Пети проезжали редко, к тому же легковушки в качестве мишени, будучи стихийным гуманистом, он, конечно, не рассматривал, а грузовик на проспекте Мира мог и за целый день не появиться, на что в глубине души и рассчитывал затаившийся в засаде стрелок. Но отступиться от задуманного, не перестав себя уважать, он не мог. И таки дождался. Вот и грузовик. Петя впился в него взглядом, и когда тот оказался почти напротив подворотни, он произвел выстрел, веря от всей души, что никакого вреда от этого быть не может. Но зато это ведь настоящий выстрел по реальной мишени. Никакой другой цели стрельба не преследовала. И уже начиная чувствовать себя триумфатором, Петя собирался покинуть позицию, как грузовик резко затормозил и остановился, прижавшись к тротуару.

Петя глазам своим не поверил. А через мгновение ринулся в глубь двора с единственной мыслью – избавиться от самострела. А чувств было два: страх и раскаянье. Так, восьми лет от роду, Петя пережил во всей полноте архетипические муки преступника, стремящегося избавиться от улик, когда кажется, что соглядатаи выглядывают из каждой щели. Библии Петя пока еще не читал, но если бы раздался голос, вопрошающий что-нибудь типа «Где брат твой Авель?», он бы не удивился. Напротив, удивляло то, что все во дворе спокойно и тихо, словно на улице ничего не произошло.

Петя первым делом взлетел на последний этаж парадной, поднялся по лестнице, ведущей на чердак, и – везет же иногда людям – дверь оказалась не запертой. На чердаке была сущая свалка чего угодно, от разваливающейся мебели до побывавших в том еще употреблении бытовых приборов. Петя немного успокоился. Ноги сами привели его куда надо. Самым трудным делом было вытащить гвоздики, к которым крепилась резинка. Но, пользуясь разными железками, недостатка в которых вокруг не было, он с задачей справился. Оставался вопрос, куда девать саму жердь.

– Есть тут кто-нибудь? – раздался мужской голос.